Накануне отъезда Гораций пришел в контору пожелать ей счастливого пути – никому из близких никогда не разрешалось провожать ее в аэропорт. Несколько коротких резких фраз вместо прощания – и мать и сын расстались. Гораций потихоньку сделал Патрику знак выйти за ним в коридор.
«Я вам не завидую, – сказал он, удостоверившись, что их не слышно. – Раньше я часто ездил с матерью. Она будет заставлять вас подниматься в семь часов утра. Попытается сделать вас своим посыльным, и если вы позволите ей это, она не оставит вас в покое ни днем ни ночью. В Париже, возможно, начнутся выяснения отношений с господином Амейсеном, генеральным директором. Это порядочный человек и большой модник. Этого нельзя сказать о большинстве людей, которые окружают Мадам Рубинштейн. Она обожает мучить его, считает ленивцем из-за того, что он не приходит на работу раньше десяти. И потом там есть Стелла Осчестович, моя тетка.
Стелла – президент компании во Франции, но на самом деле она ничего не делает, только смущает господина Амейсена. Она очень боится Мадам и недавно, чтобы повысить свои акции в ее глазах, пригрозила самоубийством. Все другие уловки уже перепробованы. Знаете, как отреагировала мадам Рубинштейн? “Стелла не убьет себя, она собирается заказать себе четыре новых платья”».
После этой тирады Гораций пожал Патрику руку и сделал вид, что благословляет его. Молодой человек лишился дара речи.
Наконец пришло время отъезда! Как они и договорились, Патрик приехал на Парк-авеню в семь часов утра. Мадам уже ожидала его, в нетерпении перетоптываясь, отчего сотрясались горы приготовленного багажа.
К самолету их отвез лимузин, в который бедный секретарь еле втиснулся из-за многочисленных чемоданов, сумок и ящичков. «Со всем этим багажом мы попадем в аварию», – жаловалась Мадам. Аэропорт временно располагался в скромном небольшом здании. Реактивных самолетов еще не было, и пассажиры, пересекавшие Атлантику, проводили по четырнадцать часов в старых DC4.
Патрик боязливо подошел к турникетам Pan America, «нагруженный как сицилийский мул». Мадам чувствовала себя не лучше. Перевес был очевиден! Она нервно приказала ему снять с ленты один из чемоданов и вытащила оттуда два норковых манто, которые набросила Патрику, нагруженному сумками, на плечи. Потом сунула билет ошеломленному стюарду: «Теперь – уверена, что перевеса не будет!»
Потом долго погружались. «Когда мы шли к самолету, мы, должно быть, напоминали пилотам братьев Маркс
