– Видите ли, раньше это была ванная комната старинного довольно роскошного особняка. Я поставил туда кровать с балдахином, письменный стол и соломенные мексиканские кресла. Очень практично, я вас уверяю, всего шесть шагов от кровати до ванны.
Княгиню позабавила эта история, и она сказала:
– Вы должны поселиться здесь. У нас тридцать шесть комнат, три этажа, две кухни и восемь ванных. Слишком много для нас с князем.
Их прервал шум в холле, и княгиня протянула руку, чтобы Патрик помог ей встать с канапе. Гости начинали прибывать. Мадам встречала их одна. Князь Гуриели никогда не бывал на подобных обедах, потому что, как сказала Хелена, «он ненавидит литераторов!».
Эдит и Осберт Ситуэллы, оба очень высокие, были вынуждены наклониться, чтобы поприветствовать миниатюрную хозяйку. О’Хиггинс рассказывает с некоторой беспощадностью, что «сэр Осберт был похож на английского полковника в отставке, страдающего от диспепсии, высокого давления и хронической скуки. На плечах его сестры (…) была парчовая накидка цвета пыли, из-под которой на худые ноги, обутые в красивые туфли, ниспадало широкое платье в стиле “для будущей матери”. На ней были украшения из зубов диких животных в золотой оправе, инкрустированные аметистами. Ее называли великой жрицей декаданса, но поздоровалась она как английский предводитель скаутов».
Эдит Ситуэлл происходила из старинного английского аристократического рода. Она и два ее младших брата, Осберт и Сэйкеверелл, были очень известны в литературных кругах. Она оказала огромное влияние на многих знаменитых поэтов своего времени. Княгиня была очень оживлена, водка и польская колбаса шли по кругу… Никто по обыкновению не представлялся, следуя известному правилу, причиной которого была неспособность Хелены запоминать имена. Патрик О’Хиггинс мысленно отметил нескольких гостей, один из которых, с небольшой бородкой, напоминал пастора. Сальвадор Дали с момента своего появления делал мрачное лицо, погрузившись в созерцание своих собственных работ – это полностью поглотило его, тем более что вся комната была ими увешана. Вдруг, заметив, что на блюде не сталось больше колбасы, Мадам стремительно покинула комнату, громко крича: «Альбер! Матильда!»
– Какая оригиналка эта княгиня! – сказала Эдит Ситуэлл. – Но все-таки я бы предпочла, чтобы она перестала обращаться со мной как с изголодавшейся полькой.
– Но она русская, Эдит, – с упреком сказал Осберт, немного очнувшийся от летаргического состояния, в котором находился весь вечер.
