– Черт тебя побери, – ворчал он потом, слегка поостыв. – Если бы ты не остановился, я бы подстрелил твою лошадь.
Наконец малярия добралась и до меня. Иногда я всю ночь метался в бреду, не смыкая глаз. В такие дни меня навещал мой друг, моряк Миша, с нашей флотилии на Амударье. Эта флотилия представляла собой уникальную коллекцию плавучего хлама, но она тем не менее играла заметную роль в этом регионе. Миша приводил с собой свою жену, простую крестьянскую женщину, которая, однако, разделяла Мишину склонность к хорошему коньяку. От попыток Миши лечить мою лихорадку глотком коньяка мне было только хуже. Но они сами пили, смеялись и пели, что приводило в ярость Ольгу Федоровну. Она чувствовала себя оскорбленной, я тоже. Но мы сами поставили себя в такое нелепое положение, что не могли разобраться в своих чувствах. Наконец она решила уехать в Россию. Я отнес ее чемоданы в коляску, ту самую коляску, на которой мы ездили в день свадьбы. Мы обменялись несколькими прощальными фразами, в которых сквозила плохо скрываемая грусть. Наши отношения подвергались суровой проверке, но, видимо, без этого нельзя было обойтись.
С афганской границы в кафе «Пегас»
Положение в Восточной Бухаре ухудшалось с каждым днем. Банды басмачей, воевавшие под знаменами свергнутого эмира, выходили из-под контроля. Информация о событиях в регионе была отрывочна и противоречива. Советские представители, направлявшиеся в этот район для закупки зерна у крестьян, бесследно исчезали. Становилось ясно, что местные гражданские и военные власти не в состоянии справиться с ситуацией. Советский консул, сообщая о своей тяжелой болезни, просил о замене. И вот К. К. Юренев назначил меня Генеральным консулом и военным резидентом Восточной Бухары, административный центр которой находился в Харши.
Это был маленький, полузаброшенный городок у подошвы горного хребта в двухстах пятидесяти километрах от афганской границы. Стоявшая там бригада Красной Армии потеряла от малярии почти девять десятых своего состава. Местные коммунисты делили свое время между молитвами в мечети и муниципальными делами. Отношения между нами были напряженными. Дело дошло до того, что они отказывались поставлять продовольствие Красной Армии, и мы вынуждены были прибегать к реквизициям.
– Красная Армия должна жить, – говорил я им. – Помните, что, если мы уйдем, придут эмирские головорезы, и тогда вам несдобровать. Всем вам они перережут горло.
Они понимали весомость моих аргументов, но все же не спешили тащить нам мешки с мукой и рисом. Город уже дважды подвергался разграблению басмачами. Треть зданий лежала в руинах, а их жители либо вырезаны, либо бежали в горы. Было больно видеть эти развалины, освещенные ярким солнцем и окруженные роскошными виноградниками.
