– Ты член партии? – спросил он меня перед уходом. – Надо вступить в партию. Красной Армии нужны сознательные борцы. Как член партии ты будешь вдвойне полезен.
Вечером я рассказал Левину, что вступил в Красную Армию, и повторил ему слова комиссара, сказанные мне на прощанье.
– Комиссар абсолютно прав, – ответил Левин. – Тебе надо немедленно вступать в партию большевиков. Ты уже работал на советскую власть, а теперь будешь драться за нее на фронте. Во время кризиса никто не может оставаться в стороне. Ты должен идти с нами до конца. Я буду рекомендовать тебя Киевскому партийному комитету.
В этот период процедура вступления в партию большевиков была довольно сложной. Сначала надо было пройти две предварительные стадии, каждая продолжительностью шесть месяцев. На первой стадии человек считался «сочувствующим», а на второй «кандидатом». Только успешно пройдя эти стадии, человек мог стать полноправным членом партии.
Левин привел меня к секретарю Киевской партийной организации Михаилу Черному. В комнате, заполненной клубами табачного дыма, я увидел веселого человека с высоким лбом и вьющимися волосами, одетого в вышитую сорочку. Несколько мгновений он смотрел на меня улыбаясь, а потом сказал:
– Поскольку ты дважды ходил через линию фронта с заданиями советской власти, я приму тебя без обычных формальностей. И помни, большевик – это прежде всего боец, потом он агитатор, и, в-третьих, он постоянно должен быть примером.
Так я стал большевиком![10] Я гордился оказанным мне доверием. Гордился тем, что был нужен революции. Я чувствовал, что был на пороге новой жизни, захватывающей и опасной.
Перед расставанием Черный крепко пожал мне руку. Больше я с ним не встречался. Когда армия генерала Деникина захватила город, Черный остался в городе для подпольной работы. Когда его схватили, он мужественно вел себя перед судом военного трибунала, приговорившего его к повешению.
В Красной Армии я был направлен в специальный учебный батальон. Нам сказали, что вскоре мы будем отправлены в полк, который должен будет подавлять крестьянские бунты. В моем сознании такие карательные акции плохо согласовывались с лозунгом, который был прибит на дверях военного комиссариата: «Мир хижинам, война дворцам». «Но мы должны быть реалистами, – сказал я себе. – Как мы можем позволить крестьянским контрреволюционерам убивать евреев, морить голодом города, терпеть разгул бандитизма и убийств, творимых полусотней разномастных банд?!»
