Но Данзас сумел выстоять. Глядя прямо в глаза психологу, он промолвил:
- Да, я понимаю. Держите меня в курсе. План операции ведь будет осуждаться с участием всей команды, не так ли?
- Да-да, конечно, - несколько разочарованно убрал ладони с предплечий Генриха Всеволод. - конечно, Борис Николаевич выслушает все мнения, особенно людей имеющих боевой опыт, участвовавших в десантных операциях, в том числе и на территории противника...
- Тогда вы сообщите мне время встречи у Бориса Николаевича, - Генрих вышел из комнаты, слегка задев Всеволода плечом. - извините, у меня еще дела. Заодно нужно посмотреть, нужна ли моя помощь; хотя конечно, выживших в такой катастрофе быть не может.
Оставшись один, Всеволод несколько минут стоял посередине комнаты молча, а затем подошел к компьютеру.
- Я на войну пошел добровольцем, - говорил Генриху Евгений, глубоко затягиваясь сигаретой.
Они стояли во дворе дома, вдвоем, глядя на реку, мирно протекавшую напротив. Воде было абсолютно наплевать на все военно-политические распри между людьми разных национальностей и мутноватая вода спокойно поглощала в себя останки тех и других.
- Я решил, что там случится с мной одно из двух - или я погибну, или забуду о своем страхе смерти, даже не о страхе смерти, нет, а о страхе, порождаемом безостановочным движением времени. - Евгений прикурил новую сигарету от окурка предыдущей, когда огонек уже грозился окончательно потухнуть. -
Я боялся времени, понимаешь? Да, это так. Но я не испугался, и это немаловажно, вступить с ним в борьбу. Я же не пошел на войну с боевиками. А именно на войну со временем. Если время не остановить, - Евгений выпустил длинную струю дыма почти в лицо Генриху, - то во всяком случае можно - и это уж наверняка в человеческих силах - сократить период ожидания конца. Мне претит суицид. Во-первых, я другой, это противно моему инстинкту. А во-вторых, во мне, как и в миллиардах других, живет надежда, а вдруг что-то да случится и, например, кто-то изобретет, какой-то умник, средство от смерти, лекарство бессмертия, или эликсир вечности. Знаешь, естественно, что такого не произойдет - уж наверняка - при нашей с тобой жизни, а надежда вес равно тлеет где-то там глубоко-глубоко, и едва слышно шепчет: 'А вдруг, а вдруг...'. Стало быть, получается, кончать жизнь самоубийством даже противно самой смерти, а уж о надежде и рассуждать не приходится. Но тем не менее мы говорим и рассуждаем. Как видишь.
