Она подняла руки, и пальцы их задвигались, как лапы у паука. Я еще сдерживался, но предел моему, в сущности, не очень большому терпению был близок, так как и я закричал, придавая своему голосу самые грозные ноты:
— Уйди лучше, а то я не отвечаю за себя!
— А, ты еще угрожаешь мне? О, подлец! Вот же тебе!
И она со всей злобой плюнула в меня.
Это переполнило чашу: я стиснул зубы и ударил ее кулаком так, что она пошатнулась, затем повернулся и хотел уйти. Но вопль Нины заставил меня оглянуться.
— Боже, он меня ударил! Стоить ли жить после этого?
Она подбежала к решетке набережной и закинула на нее ногу, стараясь перевалиться в воду.
Мой гнев мгновенно утих; я бросился к Нине и оттащил ее от решетки.
— Ловко! — завопил зритель в восторге.
Я зыкнул на него так внушительно, что он предпочел отступить на несколько десятков шагов, затем взял Нину за руку и повел ее подальше от реки, приводя ей разные резоны. Но она все продолжала рыдать и повторяла, что ей не стоить жить, что напрасно я удержал ее, что она хочет меня освободить, чтобы я мог идти к «той».
Я все-таки продолжал уговаривать и насилу мог успокоить ее соображением, что все видели, как мы ушли, вернее, убежали вместе, и если она причинит себе теперь смерть, то меня могут заподозрить, что я ее сам утопил. При этом я торжественно обещал ей, что завтра не буду препятствовать ее намерениям, если она оставит соответствующее письмо.
— Да на что тебе это? — вдруг вскричала Нина. — Все равно, скоро комета.
— Да, хорошо, если комета, — возразил я с серьезным видом, — а если придет поезд, и мы спасемся?
Этот довод показался Нине достаточно убедительным. А когда я, немного спустя, воспользовался безлюдьем (малый, наблюдавший за нами, исчез уже из виду) и начал мириться, то Нина, не возвращая еще мне поцелуев, все-таки стала посматривать на меня дружелюбнее. А еще через полчаса между нами произошел следующий разговор:
— Все-таки ты меня немножко любишь?
Это спрашивает Нина, заглядывая мне в глаза.
— Конечно, дорогая моя. Иначе почему бы я с тобой возился?
— А зачем же ты так восторгался «той»?
— Это так, вообще. Ведь ты сложена не хуже ее. Да притом, я не вижу в этом ничего обидного для тебя. Я смотрел и восхищался ею, ну, как бы красивой статуей, что ли. Ведь не станешь же ты ревновать меня к статуе?
— Стану, все равно стану, если ты будешь глядеть на нее такими глазами. Я хочу, чтобы ты смотрел только на меня.
— Ну, это, голубка, бессмысленно.
