– Что облегчает жизнь и нам, и вам, – говоря это, фон Линденманн, все еще не отрывал взгляда от окна, прикрытого от прямых лучей солнца веткой сосны. Возможно, потому, что не желал встречаться с взглядом русского. – Прошу прощения, господа, я вынужден вас оставить, чтобы поговорить со Ставкой Верховного командования вермахта.
После того как их разлучили у амбара, Марию Воротову командарм больше не видел. Поэтому, воспользовавшись тем, что генерал фон Линденманн перешел в соседний кабинет, чтобы поговорить с Берлином, откуда должны были – очевидно, после согласования с Кейтелем, или кем-то там еще, – распорядиться относительно его дальнейшей судьбы, Власов поинтересовался у переводчика, куда они девали женщину, оказавшуюся в плену вместе с ним.
– Понятия не имею, – беззаботно повел тот плечами.
– Так узнайте, черт бы вас побрал! – чуть было не сорвался на крик Власов, вызвав этим немалое удивление у немецкого офицера.
– Я понимаю, что вежливость генерала фон Линденманна позволила вам на какое-то время расслабиться, – процедил Клаус Пельхау. – Но все же не советовал бы забывать, где и в каком положении вы находитесь, и что с вами может произойти, если… и впредь станете забываться.
– Понятно, понятно, слегка погорячился, – быстро отработал Власов задний ход.
– Со всеми остальными офицерами тоже советую вести себя предельно сдержанно.
– Считаете, что вправе давать мне советы? – высокомерно поинтересовался Власов.
– Коль уж случилось так, что именно я оказался свидетелем вашего пленения… – проявил чудеса нордической выдержки Клаус Пельхау. – Теперь я ощущаю некую моральную ответственность перед вами, поэтому всячески пытаюсь оберегать. И ваше счастье, что я до сих пор остаюсь рядом с вами.
Лейтенант оглянулся на писаря и фотокорреспондента, и, убедившись, что они так и не уловили смысла их перепалки, добавил:
– Не думайте, что тут все будут рады вежливому приему Власова генералом фон Линденманном. Есть и такие, что потребуют вздернуть вас на одной из берлинских площадей, подобные предложения в моем присутствии уже звучали.
Это признание как-то сразу же обескуражило Власова. С минуту он дипломатично сопел и прокашливался, а затем все же набрался интеллигентского мужества, чтобы произнести:
– Прошу прощения, лейтенант. Пожалуй, вы правы: пора уже смириться с тем, что нахожусь в плену, а не у себя на командном пункте армии, в стремени, да на рыс-сях.
– Я готов понять ваше состояние, но…
