— А Ирма? Дахр обмяк.
— Прилетит потом… Когда подойдет очередь…
— А если не успеет?
— Я твой сын, — сказал Дахр, и опять распрямился, словно часовой у московского Мавзолея. — Сколько пар мы раздираем… Я не хочу быть исключением.
— У тебя вредная привычка говорить красивые слова даже в кулуарных беседах, малыш, — сказал Ринальдо. Его голос дрожал. — Это всё не совсем так. Ты — сын Чанаргвана и моей жены…
— Я — человек человечества, — ответил Дахр. — Им там будет очень трудно. Я полечу. Ты согласен?
— Нет. — ответил Ринальдо, как и четверть часа назад. — Что дальше?
Поле космодрома до самого горизонта было загромождено тушами катеров. Играла какая-то ненавязчивая героическая музыка, реяли флаги.
Ринальдо с последнего этажа здания капитаната смотрел на чуть дрожащую кашу голов, медленно ползущую к катерам и всасывающуюся в раздвинутые люки — нескончаемую, шумную… Впрочем, о шуме он мог лишь догадываться — в диспетчерской было тихо. Ринальдо стоял у стеклянной стены и все надеялся разглядеть там, в двухстах метрах внизу, в толпе, чужого сына, но это было невозможно. И когда первые катера беззвучно и легко поплыли к синеве, к розовым перистым облакам, а поток людей стал наконец редеть, Ринальдо вдруг понял, что плачет. Последний близкий человек покидал его, покидал планету — несчастную, исстрадавшуюся планету, которой снова фатально не везло… Ринальдо оставался совершенно один. Он отвернулся от космодрома и стал смотреть на противоположную стену: на лес, великолепный и земной, в котором так, наверно, хорошо бродить одному, или с сыном… или с женой и сыном… Когда я в последний раз бродил по лесу? — подумал Ринальдо и попытался вспомнить, но выходило так давно, что он опять повернулся к космодрому. Катера, словно воздушные шары, продолжали быстро всплывать, Ринальдо уставился на один и провожал его взглядом, пока тот не пропал из виду. Тогда он отошел к столу, сел и стал просто ждать.
— …Мой отец улетел вчера, — оживленно говорила Галка, оглядываясь по сторонам. — Мы прилетим, а он уже меня ждет, представляешь, думает, я одна! Мы подойдем, и я скажу: это мой муж…
Гжесь вымученно улыбнулся. Ему было ни до чего после прощания с родителями. Галка оторвалась от созерцания салона и коридоров лайнера и взглянула на него.
— Ой, прости, — упавшим голосом прошептала она, мгновенно сникнув.
— Ничего, ничего, я слушаю… — Рука Гжеся, окутывавшая ее ладонь, была сейчас мягкой и безвольной, будто мертвой. Галка провела большим пальцем по тыльной стороне его ладони, и он ответил тем же, — но автоматически, дрябло, не жарко. Галка тихонечко вздохнула.
