Адам задремал. Он заснул, не утолив жажды познания. Ему приснился отец, безответственный его отец, породивший его, но не научивший жить. Давно забытыми в современной жизни словами он предупреждал, укорял, учил его: «Смотри, чтобы твое исследование не завело тебя в погибель! Жалкий самоучка… Ты был читатель без духовного посвящения, ты созерцал без благоговения, исследовал без милосердия, умствовал без смирения, в твоей учености нет блага и в умозрении мудрости, ты познавал без любви, непричастный к тайнам. Ты обещал обновить мой крест и не обновил».
Адама разбудил громкий металлический стрекот за окном. «Надо бы обновить крест. Что-то часто отец стал сниться. Вот завтра же и обновлю… Нет, лучше памятник поставлю, из мрамора. Найду клад и поставлю. Из натурального мрамора, не из крошки. А как складно он говорил! „Причастный к тайнам“… Да, именно так — причастный… Но что это значит в моем случае?» Стрекот, который оборвал сон Адама, испускал мотодельтаплан, летавший кругами над городом. Это инженер Васьков зарабатывал деньги, прокатывая за плату желающих.
«Может, с высоты что замечу?» — подумал Адам, решив тоже прокатиться, посмотреть сверху на землю, скрывавшую наследство князя Славинецкого. Адаму нечем было платить за полет, он прихватил с собой коллекционный солнечный зонтик.
Адам, усевшись в железный снаряд, приготовился испытать нечто подобное тому, что испытывал в полетах во сне, — легкость освобождения от земной тяжести — и был изумлен. Дельтаплан трясся и скрипел так, что казалось, они не в небо на крыльях возносятся, а дребезжат в телеге по булыжной мостовой.
«Какие, однако, грязные кровли», — впервые увидел свой город с высоты полета Адам. Вид с изнанки, со стороны, спрятанной от взглядов, открылся Адаму. Он увидел, что делается внутри высокого каменного забора психиатрической больницы, в больничном саду. Там шеренгой стояли больные в фиолетовых халатах, а человек в белом халате — доктор Калиновский — играл им что-то на трубе, сверкающей золотом. А в другой ограде, такой же высокой, тюремной, увитой колючим дротом, бегал Пупейко с ружьем.
— Сычей стреляет! — крикнул Васьков. — Боится, что они ему смерть навещуют.
Сычи водились в кронах деревьев на старом кладбище, часть которого Пупейко присовокупил к своему поместью, собираясь превратить его в парк. «Как бы он, идиот, нас не сбил», — подумал Адам, опасаясь шальной пули Пупейко, зная, что от этого человека нечего ждать добра.
