Душек помешкал с ответом. Не сразу он сказал:
— Не могу не воздать тебе должное, дорогой Моцарт, но во всем этом, думается мне, слишком много беспечности и самоуничижения, чтобы считать твое решение неизменным.
— Я и сам не уверен, — сказал Моцарт, опустив глаза. — Но кто тут может дать совет? В борьбе против себя самого человек бессилен.
— Против себя самого! — с жаром подхватил Душек. — Боюсь, что именно тут и скрыто противоречие между чувством и умозрением. Но поскольку артист есть не резервация, а скорее уж общее достояние, чувству придется отчасти сдать позиции. Ведь ежели чувство не признает достоинств какого-либо места, еще не означает, что данное место их лишено. У него есть достоинства, просто нам нелегко их постичь. Но место от этого хуже не становится.
Моцарт пожал плечами.
— Именно потому, что я молод, — сказал он, — можешь считать это прихотью, но мне хочется подождать, не прозреют ли они относительно моей персоны. Мне даже мерещатся некоторые проблески, более всего — в последнее время. Ибо мало-помалу они начинают признавать мой талант.
— Позволь тебе заметить, что это значит попусту расточать силы.
Из окружения Казановы донесся громкий смех. Старец явно с успехом развлекал общество.
— Вот полюбуйся на него, — сказал Моцарт с грустной иронией. — Завоевать признание в свете можно и более простым способом.
На губах у Душека зазмеилась усмешка.
— Ты прав, Моцарт, — сказал он, после чего они из вежливости присоединились к остальным.
3
Конец дня протекал мирно и весело. Казанова, ревниво следивший за тем, чтобы оставаться в центре внимания, все более оживлялся. И — уж не почудилось ли это собравшимся? — старец молодел буквально на глазах, а прочее довершил окружающий его ореол славы. Аббат да Понте, назвавшийся венецианцем, отринул последние остатки благочестия и предстал человеком до такой степени светским, что Иозефе Душек пришлось призвать его к порядку. Хотя Моцарт то и дело нервно поглядывал на часы, ибо не мог понять, где же пропадает Констанца, это не мешало ему веселиться от души. Больше всего его развлекал вид Мицелли, которая, как и следовало ожидать, состояла при Казанове в качестве дамы сердца.
Когда день начал клониться к вечеру, затеяли игру в кегли, потом — в фанты. Рассыльный принес записку от Констанцы, в которой она сообщала, что не придет, ибо лежит с ужасной мигренью. В голове Моцарта молнией промелькнула мысль, не зовут ли эту мигрень Бассист Басси, он покраснел, но устыдился своего подозрения и велел передать, что будет в гостинице к вечеру.
