— Ну, говорю и говорю, не по морде же даю, ебать мой хуй? — искренне удивился газоэлектросварщик.
Антон Антонович очень канарейку полюбил, часто навещал ее на подоконнике, развлекал личным детским пением, особенно ему удавалось из "Князя Игоря":
— Улетаааай на крыльях ветрааа!..
Канарейка иногда подпевала. Из клетки.
Все бы хорошо, но тут газоэлектросварщик как-то стал пропадать. Ну нет его и нет. День нет. Второй нет. Неделю нет. Танька загрустила очень. И на канарейку обиделась почему-то. И Антона Антоновича изругала, что он плохо поет арии. А газоэлектросварщик возьми и приди на седьмой день. Или на восьмой, что несущественно.
— Привет, Танька, — сказал он, стаскивая немодные, но добротные ботинки и подмигивая круглым карим глазом, — ебать мой хуй, собирай вещички.
— Каки-таки вещички? — испугалась Танька, представив, что газоэлектросварщик решил хитро выселить ее из дома, чтобы морально разлагаться на просторах однокомнатной хрущевки с гулящими девицами. Она даже заглянула ему за спину, как будто думала обнаружить там парочку таковых, особо гулящих, в трико с блестками и плюмажем.
— С четвертого января я работаю тоже на стройке, но в Португалии, — слегка объяснил ситуацию газоэлектросварщик и подмигнул снова, — толковый сварной народ всем нужен, даже неграм. Ты со мной, и Антоха, конечно, тоже.
Танька неинтеллигентно приоткрыла рот и стояла так какое-то время. Антон Антонович танцевал, выбрасывая вперед обе ноги одновременно, плохо пел арию, канарейка орала. В клетке.
— Ебать мой хуй, — подтвердил свои серьезные намерения газоэлектросварщик.
Зачем только я это пишу-то сейчас, дорогой мой молескин[т37], [ВОТ И РЕДАКТОР-КАТЬКА НЕ ЗНАЕТ!] а просто если слышишь какие-то вещи постоянно, они начинают жить уже в твоей голове своей отдельной жизнью и сделать с этим ничего невозможно.
* * *
Да, мой ангел, воспоминания — скверная вещь, даже если знаешь, чем всё закончилось. Воспоминания избирательны. Да к тому же они так и норовят задним числом измениться, как меняется история нашей родины в школьных учебниках. Только что была одна история — а сейчас уже совсем-совсем другая.
Вот и я напрочь не помню, как мы с этим Ромиком шли с вокзала к такси. Не помню даже, куда мы ехали. Мои тогдашние странствия по городу слились в моей памяти в одну бесконечную дорогу — то на трамвае, то на троллейбусе. Поэтому я не запоминал улиц. Я просто сидел на заднем сиденье таксишной "Волги", пил подаренное пиво и молчал.
