Родина двух юношей, Тропина и Голубовского, сотни лет сжатая кандальным кольцом, безысходностью заколдованного круга, выходила из этого круга, расколдовывала его не колдовством; более могучим, не хитростью наихитрейшею, не магизмом более магическим, а силою.
И — пошли несметные рати новых, по новому пути.
Сердцем пошли.
Твердо, мужественно, ибо многие возмужали.
И Тропин и Голубовский пошли.
Тропин, «да» свое воочию увидевший, сердцем и умом пошел.
Не подлец был ум для Тропина.
Голубовский, силу почитающий и красоту, спутником был товарища.
Но жутка душа Голубовского.
Железно — сердце.
И им, железным, с трудом обуздываемым и управляемым, как в латы закованным средневековым конем, тяжко шел по новому пути Евгений Голубовский.
В февральскую революцию Голубовский в одном из первых восставших полков командовал полуротою.
Присоединил к восставшим частям полки, расположенные в окрестностях Питера.
В Октябрьскую — участвовал. Дрался против Керенского.
Но жутка душа Голубовского. Железно — сердце.
Потому не мог признать правду, признал только силу.
Потому говорил искренно:
— Силу в большевиках люблю. Сила — красота. Слабость — уродливость.
— Обуздывай злобу! — говорил Тропин, счастливый, «да» воочию увидевший.
— Обуздываю и так, но трудно.
Жгучие на матовом, возмужалом не по летам лице мрачным огнем горят глаза Евгения Голубовского.
— Мне бы перевестись на самый жуткий фронт, где в плен не берут, убивают на месте.
Голубовский давно не улыбается, давно не шутит.
Страшно, когда говорит:
— На Плесецкой мою невесту убили, коммунистка была. В поезде, к полу штыком пригвоздили.
Шепотом жутким, как фитиль бомбы:
— Тризну бы по ней… Мне бы на фронт, на самый беспощадный.
Придумывает пытки. Говорит:
— Надо записать их. И рисунки — хорошо. Целую систему.
— Злой ты, Женька! — как в детстве когда-то, говорит, вздыхая, Тропин.
Голубовский откомандировался в Сибирь, в действующую армию, на должность командира одного из красных полков.
Писал товарищу редко, но слышал о нем Тропин не раз. От людей, приезжающих с фронта, из газет узнал о ратных подвигах друга, о двух орденах Красного Знамени, полученных за безумные по храбрости ратные Голубовского дела.
Командир полка Голубовский, переписчик штаба полка Факеев и вестовой Иверсов бежали из неприятельского плена.
Дерзкий побег. Во время следования поезда в тыл.
Из вагона. К станции уже подходил поезд.
Так было.
В лохмотьях, разутые неприятелем, под конвоем часового, сидели в темном товарном вагоне.
