— Пу-французску давай.
Другой — стройный и, видимо, ловкий, но менее сильный, — не соглашается. Васька поддерживает его:
— Чего бороться? Стыкнитесь. Самое разлюбезное дело.
Сошлись. Дерутся долго, с переменным счастьем. Васька стоит, расставив ноги в колоколах клеша, откинув полы пиджака, кусает губы, как в детстве — ворот рубахи. Чешутся руки, направить хочется неправильные удары, усилить недостаточно сильные.
Ловкий, тонконогий хлещется хорошо, но татарчонок значительно сильнее.
Когда, забывая правило, схватываются руками, сила на его стороне. Сгибает тонкого противника, как ветер вербу.
Тогда Васька кричит недовольно:
— Не хватайсь! Вы! Маралы! На кулак — так на кулак! Ты, мордастый, не лапай.
Вспоминает, глядя на толстого татарчонка, городулинского Афоньку и добавляет:
— Говядина!
Наконец, решает кулачный спор:
— Ну, будет. Оба прилично хлещетесь, плашкеты. Полста прибавлю. Разделите поровну… Шикарно хлещетесь! Только ты, Ахметка, все руками лапаешь. В стычке так нельзя — это не борьба.
— Я на борьбу его ломаю, два счета ломаю, — говорит татарчонок, — во!
Он хватает тонкого в охапку:
— Во! Скольки фунт пойдет?
— Брось! — говорит Васька. — Получайте деньги.
— Говядина! — еще раз говорит…
Куда идти? На Лиговку, где, возможно, Немка опять?
Посмотреть на нее, рану разбередить?
14
Гулко звучат, звонко по тротуару ночному шаги. Кажется, говорят они, шаги.
Четкие, упорные.
Парусит, по ногам хлещет семидесятидвухсантиметровый клеш.
Как у Самсончика, вспоминается, — тогда, в бою…
Самсончик!
Черный весь, металлический, твердо-черный, на питерской пригородной земле. Лежащий, но как памятник — величавый, плоско лежащий, даже особенно плоско, как лежат мертвецы, но в то же время вознесенный монументом.
А вот и здесь памятник.
За оградою ночного сада Екатерины-императрицы памятник.
У подножья — любовники.
— Курва, — плюется Васька и, пройдя несколько шагов, сталкивается с женщиной.
Раскрашенное лицо. Глаза выжидающие из-под низко сидящей шляпы.
Улыбается слишком яркими, клоунскими губами.
«Такая же, как та», — думает о женщине и о памятнике Васька.
Много т а к и х в поздний час.
Ночью много.
А та, коронованная проститутка, скипетром как бы благословляет их.
Выпустила на улицу.
Благословила:
— Идите!
И вот пошли, ходят, ищут самцов, не знающие других исканий.
Ищут, ходят здесь, по проспекту, не день, не два — годы, десятки.
Их этот путь.
Свой путь они проходят.
Слепые на слепом пути.
Ночные — на ночном.
Быстрее идет Васька.
