Как давно это было? Сколько дней он просидел в этой камере? Девин сбился со счёта. Знал только, что испытывал холод, был окутан тьмой и не слышал ничего, кроме звона в ушах. Он чувствовал себя одиноко, так как ему нельзя было познать прикосновение другого человека. Последнее чувство было ему знакомо, но вот потеря всех остальных ощущений… была ни с чем не сравнимой мукой, которую он клялся никогда больше не испытывать, чего бы это ни стоило.
Девин горько рассмеялся. «Даже в этом я провалился».
Заскрипели дверные петли, и от этого звука, услышанного им впервые за большой промежуток времени, Девину хотелось застонать, однако он сжал губы, потому что стоном только продлил бы своё наказание. Секунду спустя в его камеру проник луч света.
Девин заморгал, испытывая и боль, и радость. Наконец-то!
— Ну и что ты надумал? — спросил отец голосом, лишённым эмоций. Его голос всегда был таким. Однако Девин всё равно был рад этому звуку, который приглушал неистовый звон в ушах.
— Я сожалею. Безумно сожалею. — Он старался, чтобы его тон был невозмутимым, потому что принц обязан быть бесчувственным. — Мне не следовало на неё смотреть. Я знаю, что низок из-за того, как отреагировало моё тело, и убеждаю тебя, что подобного не повторится. Клянусь.
— В прошлый раз ты говорил то же самое.
— Но в прошлый раз я не испытывал… такого стыда. — Ложь. Стыд никогда не покидал его.
Этим Девин заработал одобрительный кивок. Первый в его жизни. От него на душе стало теплее.
— Эту шлюшку выбросили на улицу, где ей и место, — резко произнёс его отец. — Ей повезло, что я не прикончил её.
— Да, отец. — Зная, что лучше помалкивать, Девин сильнее прижал колени к груди. Его наготу отец мог посчитать оскорбительной, хотя одежду с него сорвали силой, прежде чем затолкнуть в эту камеру.
— Ты хочешь быть хорошим королём? Хорошим мужем, которого наши люди могут уважать и которым могут восхищаться?
— Да, отец. — Очередная ложь. Девину не хотелось быть королём. Не хотелось быть принцем. Он хотел только свободы. Желание было болью внутри него. Болью, которую он научился игнорировать.
— Тогда ты, как никто другой, должен контролировать свои низменные побуждения, Девин. Иначе ты ничем не будешь отличаться от животного. — Пауза, во время которой поза отца стала напряжённой. — Иначе ты ничем не будешь отличаться от своей матери.
Его мать была ещё одной женщиной, которую ему нельзя было видеть, и к которой нельзя было прикасаться. Однако иногда Девин слышал в одной из комнат её смех и шарканье ног, словно она танцевала. Он всегда мысленно звал её, но мама никогда не слышала и не звала его в ответ, ни разу не попыталась прокрасться к нему в комнату, чтобы обнять.
