Тикки А. Шельен, солистка группы "Башня Rovan". Переехала в Москву.
Мрачная ночь наступила на Санкт-Петербург,
ночь всех святых, начиная с последнего часа.
Не выходи на улицу — там кошки воют, мышки поют,
птицы-синицы желают кошачьего мяса
Поздно звать к телефону начальника департамента глюков и монстров.
Поздно, всё, что ни делай, уже будет поздно, просто
не выходи на болото, когда зажгут фонари.
Петербург был построен вопреки всему, и он продолжает вращаться во времени в обратную сторону, находится под перманентным знаком проклятия — это проявляется в совершенно невозможном для жизни климате, в вымороченности сознания у жителей, чувствующих проклятость города, противоестественность существования и ту жутковатую красоту, которая возникает из этой противоестественности. Страна может меняться, а Питер всю дорогу выделялся из страны, как бы выпадая бусинкой из рукава. Город, который и не Россия, и не Европа — некий плод сильной воли отдельного конкретного гражданина — Петра.
Тёмной ночью, когда уже всё "прекрасно" и ты идёшь по пустому городу, мимо тебя грохочут пустые трамваи, в парк, вокруг какие-то мрачные личности мелькают, а воздух-то никуда не исчезает — сырая взвесь тумана и особых петербургских испарений, и всякие страшные Макдональдсы торчат… А ночью у Рональда Макдональдса особенно страшный оскал — я вообще клоунов боюсь.
Поэзия — это такая же форма жизни, как и другие, это способ отражать определённый мир. В России поэзия больше, чем искусство, поскольку светское государство нуждается в своих пророках, и раз уж функция пророка была вымороченна и упразднена государством, её взяли поэты и писатели. Сейчас это всё нивелировалось, осталась марка. В неё очень удобно играть. Но Игра — дело серьёзное.
Морвен (Ирина Башкирова), выросла в Москве, сейчас постоянно в Питере. Говорит, что если умный человек поживёт в столице с месяц, то с него хватит.
Пахнет вареной капустой. Земной уют.
Пьют, и поют, и плачут, и морды бьют.
Сломанные качели. Висит белье.
Это — картины родины, е-мое.
Плачут и пьют. И снова — как на убой.
Дай мне руку. Не бойся. Ведь я с тобой.
Пахнет вареной капустой.
Домашний свет.
Это — тот мир, которого больше нет.
Этому кругу не получить числа.
Это — былая жизнь. Быльем поросла.
Да! И еще — сушащимся бельем.
Петербург для меня является воплощением каменной цивилизации, т.е. всего мёртвого, из которого можно попытаться создать что-то живое. Город, который был создан мёртвым и из мёртвого же был создан на костях. Была ли в нём когда-то жизнь? Только на уровне гётевского голема. Не существует живых городов. Москва даже в большей степени построена на костях. Там семь археологических слоёв, я была только на третьем слое — кости, кости и кости, страшно. Я убежала оттуда.
