Многосоттысячная разгоряченная масса единомышленников, собравшихся в одном месте и в одно время, прекрасна тогда, когда она что-то предпринимает. Если это не революция, то хотя бы — марш с факелами, глаза в затылок, левой-левой. О чем таком ещё рассуждать единомышленникам? Зачем слова в ступе толочь? Действие, смотр рядов, демонстрация силы окружающему миру — вот что требуется сегодня от массовой политической акции.
Не шествие вразвалочку, которое в ельцинской оккупированной Москве всегда напоминало прохождение колонн военнопленных по чужому городу. Не традиционная процессия по Тверской на 9 мая, которая мистически умирала всякий раз, когда вынуждена была сворачивать перед взводом ВВ на Охотном ряду без всякой надежды на прорыв к Красной площади. И даже не Крестный ход на 4 октября — символ нашего поражения и печали. Но отрепетированный спектакль, в котором ты знаешь свое место и предназначение, который нужен не для утешения твоей души, а для пропаганды твоей идеи, который есть не сборище маргиналов, но таинственное действо, вызывающее дрожь у чужаков и даже у тебя самого, "красивое и страшное", как всякая стоящая вещь, вроде любви и смерти.
Единое слаженное действие, марш или парад как акция устрашения, экспансия образов, игра мускулами и желваками напоказ, зрелище единой воли — вот что действительно завораживает. Вот почему факельные шествия семидесятилетней давности пленяют до сих пор. Вот почему советские военные парады на День Победы были всегда мощней и интересней первомайских демонстраций трудящихся. Вот почему нынешняя память об РНЕ — это прежде всего память об их маршах. Вот почему многие до сих пор ошарашены от грандиозной акции 65 тысяч "нашистов" на Ленинском проспекте Москвы в середине мая.
Это в идеале. Если же нет ни факельных шествий, ни парадов — спектакль всё равно должен оставаться.
Как можно отреагировать оппозиции на техногенный кризис в Москве? Можно, конечно, попытаться провести парламентские слушания — если "ЕдРо" дозволит. Еще можно созвать пресс-конференцию, пятидесятую за год, и заклеймить Чубайса позором. Можно задвинуть мощный такой митинг — с резолюцией, металлоискателями и прочими атрибутами тлена. Но митинговая говорильня автоматически означает спор, ропот рядов, недосказанность и непонятную открытость важного вопроса, который еще почему-то требуется обсудить и проголосовать, хотя говорить, по сути, уже не о чем: всё и так ясно. А можно устроить политический театр, хэппенинг всем на обозрение, в котором позиция политической партии выражена кристально четко, недвусмысленно и ярко, а потому пропагандистская ценность подобной акции неизмеримо выше всякого митинга. Если это интересно, если это "теле-рейтингово", то это будет транслировано по ТВ, и значит о партийной позиции узнает вся страна.
