Он сидит в кабине, дожидаясь ночи, и неспешно перелистывает дневник, чтобы скоротать время.
Происхождение невольников на Сан-Томе поначалу занимает отца Улиссеша, вызывает у него любопытство – в дневнике он указывает, откуда родом новоприбывшие: «из племени мбунду»[17] или «из племени чокве»[18]. Зато о происхождении невольников, доставленных из-за пределов португальских владений в Африке, он пишет туманно, к тому же на Сан-Томе, в силу его удобного месторасположения, корабли каких только национальностей не заходили – голландские, английские, французские, испанские, – так что вскоре занятие это ему наскучило, да и невольников прибывало все больше и больше. Они получали его все более равнодушное благословение в обстановке все большей анонимности. «Какая разница, – писал отец Улиссеш, – откуда взялась та или иная душа? Изгнанников из Сада Эдемского превеликое разнообразие. А душа есть душа, она нуждается в благословении и обращении к любви Господа».
Но однажды все изменилось. С несвойственным ему волнением отец Улиссеш писал:
«Я пребываю в гавани, аккурат когда там избавляется от своего груза голландский невольничий корабль. Внимание мое привлекают четверо невольников. Я гляжу издали, как они в кандалах и цепях спускаются по сходням, еле волоча ноги. Что же это за многострадальные души? Они бредут вялой поступью, согбенные, надломленные. Я знаю, каково им сейчас. Я истощен одинаково с ними. Меня сызнова терзает лихорадка. Иисус был открыт всем: римлянам, самарянам[19], сирофиникийцам[20]и прочим. Сие пристало и мне. Хочется подойти к ним ближе, но я слишком слаб, а солнце палит слишком горячо. Мимо меня проходит моряк с того корабля. Я подзываю его жестом. Показываю и расспрашиваю, и он рассказывает, что это невольники из внутренних областей бассейна Конго и что их схватили во время облавы, а не купили у племени. Три женщины и ребенок. Голландским я владею скверно и моряка едва понимаю. Сдается, он упоминает слово “менестрель”. Стало быть, они в некотором роде комедианты. Моряк не вкладывает в сие слово ничего непристойного. Что? – говорю я. Неужто их притащили прямо из дебрей Конго на послеобеденную потеху белым в Новом Свете? Он смеется.
Как мне стало известно, те четверо теперь томятся в темнице на плантации Гарсии. Мать ребенка набросилась на надсмотрщика, и за сие оскорбление ее жестоко избили. Они не пожелали одеваться, и потеха, похоже, не задалась. Участь их будет решена скоро.
