– Ну, раз ты уже настолько здоров… – прошептала девушка, лаская рукой его живот…
И они провалились в бездну…
Позднее, когда оба почувствовали, что между ними больше не существует никаких барьеров и каждый взгляд и жест выражал слово на языке, понятном только им двоим, молодые люди просто замерли и лежали молча, обнявшись и накрывшись одеялом, глядя сквозь чуть приоткрытую штору светомаскировки на наступающий вечер. И солнце медленно склонялось над морем, и стекла на окнах словно начали плавиться, роняя на пол янтарные и алые капли бликов. Ветер над морем свежел, срывая с волн белые барашки пены, а небо на их глазах окрасилось нежно-багряным цветом с розовыми вкраплениями облаков, которые плыли в вышине степенно, как заблудившиеся ватные овечки…
Потеряв своего напарника Сюткиса, Сауле озлобилась. Она отвергла все предлагаемые ей кандидатуры напарников и выходила на охоту в гордом одиночестве. Ей уже не интересны были награды и нашивки, ее полностью поглотила жажда убийства. Она вела счет убитых русских для себя, и он перевалил уже за сотню.
Однажды ее вызвал к себе капеллан и завел долгую беседу о милосердии, о душе и прочих христианских добродетелях. Он явно выполнял указание гауптмана Хольта, которого беспокоило душевное состояние снайпера Раудене. Сауле, возвращаясь с охоты, не раз замечала на себе его тревожные взгляды.
– Вы должны беречь свою душу, – бубнил капеллан, перебирая на толстом животе четки. – Я вижу у вас преждевременные ростки пессимизма и некоторую долю отчаяния. Вероятно, это вызвано гибелью вашего сослуживца Брюно Сюткиса, но вы должны…
– Да ничего я никому не должна, падре! – перебила его речь Сауле. – И не нужно мне беречься от преждевременного пессимизма и некоторого отчаянья. Это нужно вам, святой отец, а не мне!
– Вот как? – удивился капеллан. – Это по какой же причине?
– По той причине, что вы ханжа, падре! Да-да! Согласитесь, не каждому дано с простодушной миной на лице устремлять свой кроткий взор поверх всего, что здесь происходит, на Пресвятую Троицу, шепча молитвы и не желая при этом замечать, что мы все на войне теряем душу, убивая себе подобных! Но вы это проделываете мастерски! Согласны?! Нет? Не смешите меня, святой отец! Европа, пережив мировую войну и кучу революций, жаждала мира, а вы, что делали вы – отцы Церкви? Люди Европы строили мир, а в Германии все были усердно заняты подготовкой новой войны, хотя только что проиграли предыдущую. А вы, падре, и ваши коллеги во имя Божье и во имя любви к ближнему благословили и освятили ее… Да, я допускаю, что вы делали это не так громогласно, как прежде, и с некоторой долей смущения, но ваше благословение ваши коллеги военные восприняли пылко – громче позвякивая мечами и пылая жаждой победы над Европой во славу великой Германии.
