Когда я смотрю с такого близкого расстояния, я понимаю, что точно не в первый раз вижу это невероятное существо.
Ладно, блин, я его заметила.
Я воображаю, что он пожмет мне руку, коснется плеча или что-то типа того, но незнакомец проходит дальше. Я оборачиваюсь и смотрю ему вслед, а он идет вразвалочку, и кажется, что у него должна быть соломинка во рту. Он берет штатив, которого я даже не заметила, когда входила, кладет его на плечо. Дойдя до двери, он не оборачивается, но вскидывает руку и легонько машет, словно знает, что я на него смотрю.
И он прав.
* * *
Через несколько минут я выхожу из церкви, мне уже не так холодно и мокро, и я едва избежала беды. Бабушки Свитвайн нигде не видно.
Я иду по улице, высматривая дом, в котором находится та студия.
Чтобы было ясно, для таких людей, как я, такие парни, как он, – как криптонит для супермена, хотя я таких парней раньше не встречала, таких, с которыми кажется, что он тебя целует, или даже нет, просто пожирает с другого конца комнаты. И он как будто не заметил отделяющего меня от всех красного каната. Но это так и должно остаться. Нельзя сбавлять бдительность. Мама все же была права. Я не хочу быть такой. Не могу.
То, что кто-либо скажет тебе перед смертью, исполнится.
(Я собиралась на вечеринку, она сказала мне: «ты действительно хочешь быть такой?» – и указала на мое отражение в зеркале. Это было в тот вечер, после которого ее не стало.)
И она уже не в первый раз это говорила. Джуд, ты действительно хочешь быть такой?
И да, я этого хотела, потому что такая привлекала внимание. Такая привлекала всех.
В особенности внимание ребят постарше, вроде Майкла Рейвенса или Зефира – всякий раз, когда он со мной заговаривал, у меня начинала кружиться голова, как и всякий раз, когда он позволял мне поймать волну, и когда писал по ночам, когда небрежно касался меня в ходе разговора… и в особенности когда подцепил пальцем колечко на трусах моего купальника, притянул к себе и прошептал на ухо: «Идем со мной».
И я пошла.
«Ты можешь отказаться», – предупредил Зефир.
Дышал он неровно, гладя меня своими огромными руками, запуская в меня свои пальцы, песок тогда жег мне спину, а на животе горела свеженькая татуировка с херувимами. В небе полыхало солнце. «Джуд, ты имеешь полное право отказаться». Так он сказал, но казалось, что имел он в виду полную противоположность. Казалось, что его вес равен весу океана, что он уже стянул мои трусики, что меня понесла волна, от которой ты все надеешься укрыться, но которая уносит глубоко, лишает тебя дыхания, лишает рассудка, всецело дезориентирует и которая уже не вернет тебя на поверхность. «Можешь сказать „нет“». Эти слова с грохотом упали между нами. Почему же я этого не сделала? Казалось, что рот забило песком. А потом им оказался засыпан и весь мир. И я так ничего и не сказала. По крайней мере, вслух.
