Я сижу в кафе на Лейнбаан — серой улице одинаковых магазинов-коробок.
Если верить рекламе, это самый благоустроенный, самый современный торговый центр. На мой взгляд, самый унылый.
Жду Ханса Эйельманса, участника Сопротивления.
Заказав чашку кофе, я помедлил, читая меню, и сказал уже вдогонку девушке-официантке:
— Еще пирожное, пожалуйста!
Она кивнула и убежала, убежденная почему-то в том, что мне больше ничего не нужно. А мне хотелось есть. Я съел бы большой голландский бутерброд по-заандамски. В меню его нет. Вообще в кафе есть почти нечего. Я попросил яйцо по-русски — с майонезом, салатом и ломтиком ветчины, дежурное блюдо чуть ли не всех ресторанов мира.
Девушка посмотрела на меня сперва с любопытством, потом с некоторым почтением.
Я оглядел соседей. Перед каждым — чашка кофе. И только. Беседуют не торопясь, покуривают — видно, намерены провести за одной чашкой кофе весь вечер. Тогда я понял: официантка приняла меня за экстравагантного миллионера.
Эйельманс — здоровенный седой детина с татуировкой на обеих руках — тоже ограничился кофе.
— Во-первых, — сказал он, — я в семь часов пообедал. На сегодня хватит. Во-вторых, в Роттердаме особенно берегут деньги.
Причина несложна. Здесь — последние новинки домостроительства, а значит, самые дорогие квартиры. А это ведь главный расход. Жилье отнимает сорок процентов заработка, а то и половину.
— Вообще Роттердам так лезет в карман! За воздух только не платим… Из кожи рвемся, чтобы не отстать от века, заиметь телевизор новейшей марки, холодильник или там… — Он махнул рукой. — Навязывают, суют с рассрочкой… Сослуживец твой уже приобрел, тебе, вроде, неловко перед ним… Мы тут уже не голландцы, нет! Подражаем американцам, англичанам, черт его знает, кому еще.
Потом он сказал, что в центре все мишура, напоказ, а настоящий Роттердам — это порт.
— Вы моряк? — спросил я.
— Что, по рукам видно? — засмеялся он. — Мне в Копенгагене русалок нарисовали. Порт у них, против нашего, ерунда, а татуировщики знаменитые!
Ханс служит теперь диспетчером. А при немцах он был механиком на шлюзах.
— Анатоля прислали ко мне домой. Ночевал он у меня, а затем я посадил его на баржу в «Сельдяном ручье». Каждая гавань, понимаете, имеет как бы кличку. Забавные есть, — например, «Старая голова», «Вертящаяся лестница». Испокон веков заведено… Немцы, конечно, этих названий не знали. Они многого не знали…
У Ханса на многих баржах были надежные люди. Шкипер «Каролины» — земляк, старый приятель. Плавал он с женой, дочерью и племянником. Рыжий Ян, не дурак выпить. В тот день Ян загулял на берегу, не явился на судно. Поняли? Получилось вполне натурально. Шкипер взял в рейс Анатоля. Нахвалиться не мог после — Анатоль рулевую вахту нес образцово. А уборку сделает — пылинки не найдешь. Знаете, что шкипер сказал? «Я, — говорит, — теперь верю, что русские победят Гитлера». Смешно, правда? Мы ведь тогда были мало знакомы, газеты врали про вас без зазрения совести…
