Вспоминаются и молодые поэты Голландии. После войны ярко расцвела здесь поэзия свободолюбивая, мужественная, порожденная антифашистским Сопротивлением.
Адриан Роланд Холст пишет о себе:
Они взвешивали на ладони
Свои деньги и своего бога,
У меня не было ничего,
Только дорога.
Дорога и светлые звезды, указавшие направление. Важно не сбиться с пути.
Кор де Бак предупреждает:
Легко не распознать, где истинный твой враг,
Забвенье слишком быстро к нам приходит.
Надо помнить преступления фашизма. Марк Брат будит людей, зовет священную ярость:
Разозлитесь же, наконец,
Люди, братья мои,
Разве еще не переполнилась чаша,
Разве не наступило время
Для справедливости!
Путь борьбы труден, но
Все, что я сокрушал, было как мертвое дерево
С прогнившей сердцевиной,
Но песни меня ведут…
И впереди у меня
Завтрашний день.
Поэты находят ясные, выразительные краски, чтобы воспеть родную землю, ее природу, поселения, отвоеванные у моря. Генрик Марсман видит широкие, ленивые реки, домики-острова, утопающие в волнах посевов, слышит повсюду «голос воды, тревожный голос воды». В стихах Тейна де Фриса предстают живописные картины Амстердама, его зимы, сковавшей серебром каналы, на их поверхности застыл месяц — «как будто вечность спит сама». А летом город — «сад на воде, в нем расцветают башни». Ян Принс посвящает стихи родному Роттердаму.
И еще я люблю в тебе, Роттердам,
Твои запахи.
Больше нигде, никогда
Не может так пахнуть кофе,
Как в гавани «Старая голова».
И нигде так не пахнет кожей,
И копрой, и свежей рыбой,
Как в «Сельдяном ручье».
Принс рисует площадь маленького городка, полную цветов и птиц. Цветы распроданы, осталась только забытая маргаритка. Принсу чудится, что птица подняла ее, взяла с собой в дальний полет, присоединившись к стае…
Тот не голландец, кто не любит цветы, море, птиц…
Случилось так, что не проза, а именно поэзия Голландии приобрела в наше время известность международную. В ней и красота страны польдеров и тюльпанов, и решимость уберечь ее от бед, бороться за ее лучшее будущее.
Значит, живет отважный дух Мультатули,
Скульптора зовут Тадзири. Он японец, жил в США.
Когда грянула битва на Тихом океане, Тадзири и тысячи других молодых американских японцев были интернированы. Но ему не сиделось в лагере. Его тянуло в Европу, драться с фашизмом. Тадзири томился, ждал. США не сразу выступили против Гитлера. Наконец он, военнослужащий авиационной части, сходит на берег в Неаполе.
Каталог выставки не объясняет, почему Тадзири не прижился после войны в Америке, почему остался в Европе.
