В одном из них я и нахожусь сейчас.
Официант объясняет пожилой чете по-французски состав «рейстафел» — рисового стола. Вскоре там появилась миска с вареным рисом, мясные и рыбные заедки на маленьких тарелочках, батарея пузырьков с разноцветными соусами.
Вошел Герард и вслед за ним — Якоб, тоже высокий, немного сутулый. Наверно, он много лет провел за письменным столом. Застенчивый взгляд голубых глаз. Понадобилось усилие, чтобы представить себе его в антифашистском подполье, в смертельной борьбе. Но внешность сдержанного голландца обманчива — не угадаешь, на что он способен.
— Он знал Анатолия, — сказал Герард.
Якоб потупился.
— Очень мало, — проговорил он. — Я помог ему здесь устроиться.
— Где именно? — спросил я.
— Вот здесь.
В этом ресторане? Значит, меня пригласили сюда не только ради тропической кулинарии… Но что за идея — поместить русского парня, уроженца Волги, в компанию смуглых, под крылья птицы Гаруды.
— Во-первых, — сказал Якоб, — он был тонкий, как юноша, и форма носа, к счастью…
Мы беседовали по-английски, и он, не найдя нужного слова, объяснил мне жестом: Анатолий был курносый.
— А во-вторых… Нет, это как раз самое важное — Анатоль артист. Он играл на сцене. На любительской, в своем клубе. Но там был большой зал. Анатоль говорил, — больше, чем в нашем Муниципальном театре.
— В каком городе это было?
— Саратов, — произнес Якоб старательно. — Я помню, что он жил в Саратове.
— Что ж он делал в ресторане?
— О, — оживился Якоб, — он все умел делать.
В глазах голландца это главное достоинство, куда более существенное, чем игра на сцене.
— Золотые руки, — сказал я. — В русском языке есть такое выражение.
— Да, да! Очень остроумно… Золотые руки! Я теперь буду знать.
— Золотые руки! — подхватил Герард. — Я сожалею, что не изучал ваш язык. Однако что вы будете есть?
— Наси и бами, — ответил я машинально.
Проворный яванец подлетел к нам. Я попытался мысленно представить на его месте Анатолия.
— Его держали на кухне, — пояснил Якоб. — Для безопасности. Он же сбежал из лагеря, его тут спрятали. Сперва он мыл посуду. Через три или четыре дня заболел повар, но Анатоль уже научился стряпать по-индонезийски. Хозяин был поражен. Анатоль чинил проводку, мебель…
Сутанто, так звали хозяина, был человеком верным. На родине, где-то на Яве, он печатал прокламации против колониальных властей, угодил в тюрьму, бежал и в Амстердам прибыл под чужим именем. Отец прислал ему денег, Сутанто открыл ресторан, а точнее говоря, клуб недовольных. Анатолий попал к хорошим товарищам. Он подчернил брови, усвоил индонезийские жесты, — например, не забывал в знак согласия мотать головой вправо и влево.
