– Отвали, Тюлькина! – отозвалась Янка. – Пока не отмоюсь, не выйду.
Моя мама, услыхав однажды, как мы с Янкой общаемся, пришла в неописуемый ужас. Я так и не смогла втолковать ей, что мы нисколько не оскорбляем друг друга и ничего обидного в наших репликах нет. Просто так повелось с детства, как и то, что мы постоянно зовем друг друга по фамилии. Нам так нравится. Лисименко и Тюлькина. Намного лучше, чем слащавые «Яночка» и «Сашенька», к которым нас пытались приучить наши родители.
– Вау! Постриглась! – завопила Янка, появившись в комнате в банном халате и с огромным махровым тюрбаном на голове. Она кинулась ко мне и стала крутить меня в разные стороны, детально разглядывая стрижку. – Как это ты решилась?
– До сих пор удивляюсь, – созналась я.
– Ну классно! И цвет суперский. «Каштан»?
– «Горький шоколад».
– Обалдеть! Совсем другой человек. Как тетя Марина пережила?
– Да как? Чуть не порвала на британский флаг. Вот, выгнала нас из дома. Приютишь?
– Кого это «нас»? – удивилась Янка и тут увидела выскочившего на середину комнаты котенка.
– Это кто? – поперхнувшись от неожиданности, воскликнула она.
– Это ваш новый квартирант, – сказала я. – Зовут Анфиска. Ну или Афоня, как получится.
– Ты с ума сошла, Тюлькина! Мой папа каждый день грозится устроить кладбище домашних животных. Как наступит в Христофорову лужу, так орет: всех повыкидываю, надоели, заразы! А ты еще одного тащишь!
– Ладно, расслабься, это не навсегда. Завтра-послезавтра заберу. Или Кириллу верну, или матушку уговорю. Да и наши-то лужи небось поменьше будут, не то что от вашего мамонта.
Янка махнула рукой, сказав, что оставит котенка до первого замечания, но, если папа устроит террор, она за сохранность животного не ручается, после чего размотала тюрбан и принялась сушить волосы.
– Я тоже собираюсь постричься, – сказала она, придирчиво рассматривая себя в зеркало. – Только не придумаю как.
– Тебе нельзя стричься.
– Почему это?
– У тебя морда лица слишком круглая.
Янка повернулась ко мне, завязала свои волосы под подбородком и стала похожа на русскую матрешку.
– Во-во! – засмеялась я. – Поменьше пирожных надо трескать. С чаем.
– Кстати! – оживилась Янка. – Пойдем чаю попьем.
Чаепитие в доме Лисименко всегда было процедурой долгой и приятной. Чай Янка пила, что называется, с толком, с чувством, с расстановкой. На столе обязательно присутствовали конфеты и печенье, всякие мармеладки, зефир, варенье и пирожные.
Но в этот раз попировать всласть нам не удалось. Едва мы поднесли ко рту по первому куску вафельного тортика, как Янка потянула носом и подозрительно оглянулась на плиту.
