Аристид прилег опять и неожиданно с каким-то едким вызовом в голосе сказал:
— Так вот, чтобы ты не гордился своей этой профессиональной честью, я тебе как раб рабу скажу новость. Мне хромой сириец Кифа, раб Марка Визона, сказывал, что он своими ушами слышал, как приезжий центурион говорил его хозяину, что в Италии рабы подняли восстание, и они уже совсем близко от нас.
Никандр от неожиданного известия даже уронил деревянный шпатель, которым он наносил мазь, и на мгновение его всегда спокойное лицо застыло — видимо, он что-то соображал, но тут же махнул рукой:
— Да врет, небось. Я этого мошенника лечил после порки, и хотя ему хозяин расписал спину, впрок это не пошло — и этот негодный раб умудрился-таки, когда я отвернулся, украсть у меня из сумки десять сестерциев. Лежачего не бьют — я уж не стал жаловаться его хозяину… Да упаси нас боги от того, чтобы рабы не устроили в нашем городе резни! Смертоубийств только не хватало! — добавил он после небольшой паузы.
В этот момент вошел мальчишка, что постучался к нам утром, и беседа прервалась. Мальчишка принес на подносе деньги, два кувшина — один с вином, а другой с водой, и два стакана. Если бы Никандр был бы свободным, Максим Тулиан вышел бы его приветствовать. Но, несмотря на знаменитость Никандра и то, что он лечил римских нобилей, он был рабом, а к рабам, даже самым знаменитым, римские граждане обычно не выходили: вместо себя Максим Тулиан прислал мальчишку.
Стояла жара, и хотелось пить. Никандр налил мне в стакан воды и так, сверху, немного вина. Себе вина он налили половину стакана, долив его водой, мы сели за стол и стали пить.
— Ну что еще рассказывал хромой Кафа? — спросил Никандр, когда мальчишка с подносом ушел.
Аристид поднял голову с подушки и продолжил с энтузиазмом:
— Предводителем у них человек по имени Спартак, что сбежал из гладиаторского цирка, и с ним другие гладиаторы. И рабы объединились в армию, и у них чины. И они убивают всех хозяев, а которых берут в плен, тех заставляют сражаться как гладиаторов, а победителей все равно убивают. И всем рабам дают свободу. И мы с тобой скоро будем свободны, Никандр! И не придется тебе выплачивать хозяину сорок тысяч сестерциев!
Я был свободным римлянином, и у меня сердце екнуло от подобных новостей — а что же будет со мной? А что будет с Фанией Старшей и Фанией младшей? Они ведь тоже были свободными римлянками. Но и Никандра новости не обрадовали, хотя ему маячила свобода.
