Полинка, ни отец не могли привести ее в чувства. Евгений Васильевич был сам не свой, он
обещал отомстить «заезжему проходимцу, опозорившему дочь». Павел протрезвел лишь к
вечеру, когда узнал, какой сегодня день, ему стало дурно. Он клял Наталью Николаевну и
ее девиц такими словами, которых дворянин произносить не должен, обещал «разнести
этот вертеп». Его вывели два молодчика и отвезли в отчий дом. Павел набросился на отца,
кричал, что тот «сломал ему жизнь, разрушил счастье», Владимир Иванович пытался
внушить сыну, что «скоро он и не вспомнит о провинциалке и скажет спасибо отцу».
Павел собрался немедленно ехать к Марии, упасть в ноги и все объяснить, но отец сказал,
что поздно, девушка уже опозорена и никогда его не простит.
– А если ты меня ослушаешься и помчишься к ней, я пошлю девок, которые очень живо
опишут, как ты проводил время накануне свадьбы и почему опоздал.
Паша метался по комнатам, как тигр в клетке, он бил посуду, на его руках была кровь.
Потом картинки поведали о событиях, произошедших много позже: я видел Павла на
балах, затем в каких–то сомнительных заведениях, где он напивался до потери чувств. В
эти моменты я узнавал себя. В его объятиях были женщины, самые разные, но жизнь в
глазах, в которых раньше плясали чертики, погасла. Все, что он делал: веселился или
предавался любви – делал механически, мне казалось, он просто прожигает жизнь, хочет,
чтобы ее бешеные обороты убили его. Однажды на балу он специально оскорбил жену
знатного вельможи и был вызван на дуэль.
Было раннее утро, секунданты и врач уже прибыли к месту дуэли, прибыли и противники.
Все собравшиеся поприветствовали друг друга поклонами. Распорядитель предложил
примириться, но получил отказ от обоих сторон, тогда секунданты обозначили барьеры и
зарядили пистолеты. Павлу предстояло стрелять первым. Я видел, что он даже не целился,
его выстрел скорее был выплеском всей накопившейся боли, нежели попыткой спасти
жизнь. Затем стрелял оскорбленный муж. Вот, кто целился долго! Я был уверен, он
попадет в цель и отомстит за поруганную честь жены. Еще секунда и пуля вошла в тело
молодого барина. Я подбежал к нему и услышал последнее, что он сказал:
– Машенька…
Можно испортить человеку жизнь, можно даже ее отнять, но убить настоящую любовь —
невозможно. Вельможа был ни при чем, Павел бы все равно свел счеты с ненавистной
жизнью. Владимир Зорин на похоронах единственного сына еле держался на ногах, если
бы я мог, я бы спросил у него, доволен ли он теперь?
