Хаз лежал на кровати, уставившись в зеркальный потолок, и любовался своим голым, совсем не одряхлевшим для неполных шестидесяти, а скорее спортивным торсом. Через отражение в зеркале он самодовольно оглядывал спальню из желтоватой карельской березы, китайские кремовые ковры из шелка, с пышными пунцовыми розами, но больше всего он радовался ей, ненаглядной черноволосой красавице.
– Чиравница! Лейла! – вздыхал он.
Нина расчесывала густые, чуть вьющиеся волосы, спадающие ниже талии. Балерина сидела перед туалетным столиком, совершенно голая, обворожительно манящая, соблазнительная, сочная, как созревший у моря персик!
– Чуда! Чуда! – приговаривал Хаз, продолжая платонически любоваться.
– Иды суда! – поманил девушку пакистанец. Загадочно улыбаясь, Нина обернулась, встала и пришла к нему на кровать.
– Ласкай меня, любимый! – прямо в ухо прошептала девушка и долгим поцелуем прильнула к Хазу, который, закрыв глаза, гладил ее бархатное, белоснежное тело.
– Лейла! Лейла! – сквозь поцелуи повторял он. Нина была все ближе и ближе, все горячее, все слаще! Хаз прижал ее изо всех сил, откинул с лица черные пряди волос и хищным поцелуем впился в сладкие девичьи губы, потом в шею, потом целовал грудь, живот, ниже, и ниже, и ниже… Нина отдавалась Хазу горячо и страстно, извивалась змеей, возбуждала возлюбленного вскриками и смелыми прикосновениями, так, что миллиардер стонал и плакал, кончая в ее обжигающем желаньем дыхании, а она билась в его цепких руках, вырывалась и просила:
– Еще, любимый! Еще! Еще!!!
За такую женщину, за свою ненаглядную Нину он был готов на все. Сегодня Хаз принес ей подарок – бесценный рубиновый гарнитур, состоящий из ослепительного колье, массивного, пронизанного чешуйчатым золотом браслета, чересчур объемного перстня с высоким, виртуозно ограненным искрящимся красным кристаллом, и сережек, спадающих витиеватыми гирляндами, пронизанными отблесками заката. Это была необыкновенная вещь, непривычная для утонченных ценительниц Cartier или переливчатого Sсhopard. Пакистанец заказал этот набор у лучшего ювелира Бирмы, ювелира в пятнадцатом поколении, а каждый рубин подбирал сам, часами разглядывая на свету игру камней. Нина нацепила все сразу и, не одеваясь, красовалась перед Хазом, разрешая прикасаться к бедрам, целовать соски и гладить живот. В сумраке спальни рубины таинственно переливались. Любуясь подарком, девушка крутилась между зеркалом и мужчиной.
– Ну, как я? Как?! А? А?! Нравлюсь?
