Как весть о том… | страница 22
По письму парсунному парила.
Молний кривь иль византийства ересь
В папской зале витражи корёжит?
Но Мадонны утреннюю прелесть
Будто привкус каперсов тревожит.
В час, когда дрова забудут плакать,
В жадности признается им пламя,
Виноградин претворённых мякоть
Ты припомнишь тихими губами.
«Опять растрезвонило эхо листвы…»
Опять растрезвонило эхо листвы
В посаде прибрежном и птичьем,
Что юному дню не сносить головы
С его простодушным величьем.
На что уж предтеча был скрытен и горд,
А чёрным клинком обезглавлен.
Я помню багровую накипь аорт,
Питавшую повесть о Савле.
«Когда и в будущем одна печаль руин….»
«Мы, оглядываясь, видим лишь руины».
И. Б.
Когда и в будущем одна печаль руин,
О, как во сне шепчу я жизни имя!
И губы тянутся к трилистникам терцин,
Воркуют голуби, как на карнизах в Риме.
На форум дня стремятся лепестки,
Воркуют голуби, и помогаю им я.
В календы крошками кормила их с руки,
Смеясь, календул городских подруга.
И на колени опускались голубки,
На платье жёлтое, не ведая испуга.
Что миг? Что вечность? Дымная вражда.
О, если б выпасть из её пустого круга!
Брать хлеб доверия, ценить тепло гнезда…
Ватикан
Твой каждый камень дьявольски красив,
Бог-Ватикан! Свой каменный массив
Богам и смертным ты явил, как вызов!
Мы на твоих ладонях площадей
Похожи на испуганных детей,
Блуждающих средь арок, стен, карнизов…
На площади пригрезится ли мне
Понтифика усталый взгляд в окне
Библиотеки папской, или это
Лишь преломлённый отсвет в витражах
Иль блеск на алебардах-бердышах
Охранного гвардейского дуэта…
А уходя, спиною ощутив
Органной мессы сладостный мотив,
На мост Святого Ангела ступаем
И, как во сне, границу двух миров
Пересекаем, глядя в Тибр, как в ров,
Где мрак тюремных стен неисчерпаем…
«Не ливанский елей…»
Не ливанский елей
И не ладан коринфских нагорий,
А родных тополей
Распростёрлась весенняя горечь.
Будто время горчит,
И остаток, оплывший на срезе,
Весь – подобье свечи
За любимые выси и веси.
Что же сини молчат —
Распахнувший был молод и весел!
Что ж струится печаль,
Будто Сити и Роси кто бросил…
Груды прутьев, земля
И ледок, пережжённый как сахар.
Лишь горчат тополя,
И садовник не ведает страха.
Возвращение Казанской
Были вбиты крюки и один – прямо в сердце печальное Девы,
Два других – в облака, и ещё один – в руку, подъятую строго.
Чтоб держать стеллажи с документами мёртвых. О, где вы,
Прежде жившие, память хранившие и распинавшие Бога?
Я один из вас, люди, я помню, как плакали фрески, оттаяв,
Как снимали коробки и доски, из стен вынимали крюки.