– Нет, ты не поняла. Говорящий нужен мне весь, без остатка. Ты будешь со мной здесь, в моей сказке, чтобы вместе мы изменили все там, наяву. Ты не сможешь вернуться к своему народу, ты останешься со мной навсегда.
* * *
Ночь нахлынула влажной полутьмой. Чарли давно уже наигрался с ручьем, ему больше не хотелось ни пить, ни жевать горькую траву, ни прыгать по скользким камушкам. Он устал и проголодался. Но Алиса продолжала сидеть у Дерева, обнимая его одной рукой, прижимаясь боком к стволу. Ее крылья распустились, мягкие перья укрыли девушку плотным шатром. Просунув вытянутую мордочку между ними, лис увидел, что лицо Крылатой спокойно и умиротворенно. Она слегка улыбалась чему-то, не видимому глазам, прислонившись щекой к серебряной коре.
Чарли поворчал, переминаясь на длинных лапах, разворошил походный рюкзак и нашел там кусочек грибного пайка. Утолив голод, озабоченно поглядывая в сторону Дерева, лис свернулся оранжевым клубком, выдохнул и закрыл глаза.
«Зовущий не может причинить вреда девочке, – успокаивая себя, думал Чарли, стараясь уснуть. – Им просто о многом надо побеседовать. Когда я проснусь, она уже вернется и все будет хорошо».
Но заснуть у Чарли не выходило, как и поверить самому себе.
«Неужели смерть вот такая? – рассеянно думал Томас, гладя каштановые кудри, всматриваясь в любимое лицо, первый раз за многие дни не искаженное болью, страхом и удушьем. – Разве смерть – это покой? Разве она – исцеление, глубокий сон? Неужели умирать так нестрашно, неужели страшнее всего остаться по эту сторону?»
В доме суетились люди, кто-то постоянно распахивал дверь, и в сгустившийся полумрак врывались лучи дневного солнца вместе с запахом гари. Женщины, всхлипывая, но не теряя деловитости, перебирали вещи Анабель в поисках подходящего наряда для погребения. Фета ворковала над младенцем, который агукал ей, сжимая сморщенные розовые кулачки.
Томас не видел и не слышал никого, он сидел на краю промокшей от крови и пота кровати, держал Анабель за остывающую руку, мягко поглаживая ее ладонь большим пальцем. Струйку крови на ее подбородке он уже стер, и спокойное лицо жены не внушало ему печали. Она сейчас была так похожа на себя саму, на ту Анабель, которая смеялась его шуткам, крепко целовала по утрам, хрипло стонала под ним, ругалась на него, шутила, плакала, злилась, делала все, что делает обычная, живая женщина, что он просто не мог поверить в ее смерть. Разум принял случившееся за данность, не имеющую к ним, счастливым и молодым, никакого отношения.
