Наконец Фета медленно подошла к Томасу, прижимая к груди запеленутого ребенка. Она опустила его на кровать рядом с Анабель, сама положила на него безжизненную руку роженицы и кивнула застывшему Крылатому.
Анабель приоткрыла глаза, взгляд ее блуждал по комнате, не различая ничего, кроме смутных теней, но под рукой она чувствовала теплый комочек.
– Девочка? – чуть слышно выдохнула она.
– Девка! – ответила Фета и помогла женщине приподняться, но та все равно завалилась набок. – Красивая девка, все, как ты говорила, милая: и ножки, и ручки, и пяточки, и кудри! Ах, какие у нее кудряшки!
Старуха все говорила и говорила, и крупные слезы текли по морщинистому лицу.
– Томас, – чуть слышно произнесла Анабель. – Ты ее видел?
Этот хриплый шепот привел его в себя; сдавленно всхлипнув, он рухнул на колени перед кроватью и потянулся к любимой, желая обнять ее плечи, но Анабель оттолкнула его руки, внутри нее уже зарождался страшный приступ кашля, готового разорвать ссохшиеся легкие.
– Юлия… Назови ее… – хрипела Крылатая, уже сотрясаемая первыми судорогами. – Юли, Юли… – Она плакала, ловила ртом воздух, скользя на пропитанных кровью простынях.
Томас подхватил сверток, существо внутри недовольно заерзало. Передавая ребенка Фете, Крылатый поймал себя на мысли, что теплая, живая тяжесть в руках оказалась даже приятной, но задуматься об этом просто не было времени.
Анабель уже хрипела, задыхаясь, захлебываясь кровью. Он поднял ее на руки, свешивая вниз с края кровати, силясь облегчить дыхание, но судороги не слабели, Крылатая отплевывала кровь, густую, свернувшуюся, не в силах вдохнуть ни капли воздуха. Ее глаза с мольбой смотрели на Томаса, но он ничем не мог ей помочь. Женщины обступили кровать, наблюдая за агонией.
– Сделайте что-нибудь! Дайте отвара! – кричал Томас в их плачущие лица, но никто не шелохнулся.
Он сам понимал, что травы не помогут, ничто уже не поможет содрогающемуся в его руках телу. Слишком много сил потеряла Анабель, помогая ребенку появиться на свет.
Время застыло, весь мир сузился до размеров маленькой комнаты, пропахшей кровью его жены. Бесконечно долго Анабель заходилась последним хрипом, ее кожа стала отливать голубизной, рот скривился судорогами, а вдохи не приносили облегчения.
И вот она дернулась в последний раз, широко раскрыв глаза; в них уже не отражалась мольба, Томас видел там нечто далекое и безграничное, нечто, что Анабель видела совершенно ясно, – то непознанное и неподвластное живым. И было оно прекрасно, потому что грудь Крылатой вдруг свободно поднялась, искаженное гримасой ужаса лицо разгладилось, а руки, тянувшиеся разорвать горло, чтобы впустить в него воздух, расслабились. Анабель протяжно выдохнула, продолжая смотреть куда-то в незримую даль, в одном уголке ее губ появилась последняя капелька крови и стекла по подбородку. Тело женщины обмякло, последним вздрогнул медальон, словно отдаваясь на милость новой силе, могущественнее любых Крылатых.
