Сон, Смерть, Безумие и прочие Бесконечные (непочитаемые, потому что кому в эти дни, в этом веке, может прийти охота, чтобы его почитали?) были одной большой семьей, как и полагается всем хорошим пантеонам; каждый представлял ту или иную сторону жизни, каждый воплощал тот или иной тип личности.
Думаю, что в целом наибольший отклик у читателей вызвала Смерть, которую я изобразил в виде веселой и здравомыслящей шестнадцатилетней девушки – особы привлекательной и принципиально милой. Помню, в какое я пришел недоумение, в первый раз столкнувшись с людьми, заявившими, что верят в созданных мною персонажей; и помню, какое чувство вины вперемешку с облегчением я испытал, когда начали приходить письма от читателей, осознанно работавших с одним из моих персонажей (а именно с той самой Смертью), чтобы пережить уход любимого человека – жены, бойфренда, матери, ребенка.
(И меня до сих пор поражают те, кто комикса никогда не читал, но использует персонажей – чаще всего, опять-таки, Смерть и Безумие – как часть своей персональной иконографии.)
Создание нового пантеона было частью эксперимента – как, собственно, и работа со всеми остальными мифами. (Если выделять в «Сэндмене» какую-то одну тему, то это история о самом акте повествования и, возможно, об искупительной природе историй вообще.) Но истории в две тысячи страниц нелегко рассказывать только о чем-то одном.
Я изобретал старые африканские предания; я придумывал кошачьи мифы, которые кошки рассказывают друг другу по ночам.
В комиксе «Сэндмен: Пора туманов» я решил взяться за мифы всерьез – чтобы посмотреть, как они работают и насколько сильны. На какой отметке неверие переливается через край и гибнет? Сколько мифов можно, метафорически выражаясь, набить в телефонную будку или заставить сплясать на булавочной головке?
Историю в целом вдохновило какое-то из речений аббата Мюнье[20]: он сказал, что верит в ад, потому что, согласно церковной доктрине, ад существует. А вот верить в то, что в аду хоть кто-то есть, от него никто не требовал. И вот это-то видение пустого ада меня совершенно зачаровало.
Ну хорошо: ад, значит, пуст, и даже сам Люцифер (которого я представлял в виде падшего ангела, прямиком из Мильтона) его покинул, и теперь преисподней как духовной недвижимостью премиум-класса интересуются самые разные силы. Некоторых из них я позаимствовал из комиксов, других – напрямую из древних мифов, египетских, скандинавских, японских; добавил к ним ангелов и демонов и, в качестве последнего экспериментального штриха, даже кое-кого из фейри – и сам удивился, насколько здоровая, жизнеспособная вышла структура. По идее, должно было получиться совершенно несъедобное варево, а вместо этого, продолжая кулинарную метафору, вышло вполне приличное гамбо
