Раз в неделю, прихватив тетрадь фабрики «Восход», ехал в райком комсомола на секретарский час.
«Останься, старик. Разговор есть».
Товарищ Андрей. Худой, без возраста, за столом. За спиной шкаф, папки и бумаги. Бурые скоросшиватели, какие изготавливают на картонажной фабрике слепые.
«Я хотел тебя спросить… Ты старших уважаешь?»
«Уважаю», — удивился Москвич.
«Я не об этом. — Инструктор поморщился. — Хорошо, скажи, как ты их уважаешь?»
«Место… уступаю».
«Я тебя серьезно спрашиваю, а ты — „место“!»
«Тяжелые сумки… Если увижу! Мне пора идти, у меня тренировка…»
Товарищ Андрей смотрел на него. Москвич остановился у двери.
«Ну, я пошел…»
Взялся за ручку двери:
«До свидания?»
Вернулся. Сел на прежнее место.
«Расслабься, старик. — Улыбнулся товарищ Андрей. — У тебя есть дедушка?»
«Есть… Был».
«Представим, что у тебя есть дедушка».
Инструктор поднялся, остановился перед бюстом Ленина.
«Допустим, он болен. Смертельно. И спасти его можешь только ты!»
«Почему я?»
«Потому что ты! Ты должен делать ему… массаж. Раз в неделю. В этом месте…»
Ткнул пальцем в свой сбитый райкомовскими креслами зад.
Москвич рассмеялся.
Товарищ Андрей тоже хохотнул и замолк. Нехорошо замолк.
«Да идите вы!..» — Москвич сорвался со своего места.
За спиной хлопнула дверь.
Через неделю с ним говорили на закрытом бюро райкома.
Сказка про дедушку обрастала плотью. Нежной номенклатурной плотью, наращенной в спецбуфетах, распределителях и нарзанных ваннах. Плотью, которой стало Слово гипсового человечка, пылившегося на кумачовой тумбе.
«Мы тщательно проверяли вашу кандидатуру…»
«Требуются именно молодые, свежие силы! Выносливость, инициатива…»
«Учитывая международную обстановку…»
«Объясните ему, что у нас сейчас комиссия, что такое „комиссия“ — он же понимает!»
«Нам требуется именно представитель интеллигенции. Это вообще основная задача интеллигенции!»
«Может, вы слушаете „голоса“?»
«Нет, Рустам Давлатмурадович, мы проверяли. Отличник, активист. Спортом интересуется. Да вы сами на него посмотрите, он же наш!»
С него взяли подписку о неразглашении. И дали две недели подумать.
Он вернулся после бюро раньше. Достал ключ из-под половика. Дома никого не было. Стряс с себя пальто, сбросил сапоги с носками, ступая сварившимися ступнями по линолеуму. Зима была теплой, но каждое утро бабушка вставала на пути, ловя его в пальто.
Запела Пугачева. Отец?
Его музыка… Давно ее не врубал. С тех пор как «Аллочка» приезжала сюда и пела в «Юбилейном», они сидели на верхотуре. Отец взял его с собой вместо матери, в последний момент швырнула в лицо билет. Отца по блату провели к «Аллочке» — победоносно вернулся с автографом. «Вы говорите, в жизни — все просто!» — пел, слегка подделывая голос. А потом у отца пошло-поехало со здоровьем, отовсюду стали падать и рассыпаться таблетки, и Пугачева в квартире замолчала.
