Глиняные буквы, плывущие яблоки | страница 24




— А что, он ее просто убить не мог? — спросил Иван Никитич, которому эта история не понравилась.

— Мог, конечно, — согласился Муса. — Но я же объясняю: любил он эту собаку. От большой любви маленькая жестокость не рождается. Только большая.

— Когда любишь, прощать надо, — хрипло сказал Никитич.

— Нет, акя. Прощать — это тоже жестокость, только по отношению к себе. Себе убыток делаешь, себя огнем сжигаешь. А все для чего? Не для чего, потому что прощать — это обман. И себя обманываешь, и других. Говоришь: «прощаю», а за словами совсем другое настроение прячется. На самом дне сердца — никогда не простишь. Даже если и сердце простит — какая-нибудь печень, селезенка не простит, яд собирать будет… Ты вот, Никитич, говорил, что Председателя за его поступок простил, а сам сейчас с нами не пошел… Яд в себе чувствуешь, правильно?

Иван Никитич хотел что-то возразить, но тут учитель сказал:

— А я другую сказку про собаку слышал.


Вечер потемнел и стал ночью. Небо покрывал лунный пожар.

Жара сменилась ледяным ветром, волос до луковички промерз.

Учитель рассказывал.

Шел один добрый нищий человек по улице. Видит, собака раненная лежит, а рану ее черви едят. Отрезал человек от себя кусок мяса и положил рядом с собакой. Черви переползли на это мясо, и собака испытала облегчение.

— Да уж… герой, — сказал Муса.

…А для собаки устроил шалаш. Пока она поправлялась, он кормил ее своим мясом. Когда об этом узнали люди, было уже поздно. Собака поправилась — человек умер. На похоронах-поминках собака присутствовала, выражая скорбь, и от пищи отказалась.

Потом собака пропала. Через пару дней ее нашли на кладбище. Она разрыла могилу, сорвала с тела саван и доела остатки мяса.


— Тьфу, — сказал Иван Никитич. — Ну и дурак тот человек был… Ты, Ариф, смотри, детям такие сказки не рассказывай.

— Для детей у меня другие, — ответил учитель.

Мы с Мусой шли молча. Что-то надломилось в сердце от этой сказки.

— Скажи, Учитель, — спросил, наконец, Муса, — Бог его наградил? Когда этот человек пред Богом предстал, что произошло?

— Нет, — сказал учитель. — Об этом в этой сказке ничего не было сказано.

13

Шли в тишине. Водка прошла, только сухая горечь карябала десна, как камень.

Потом учитель остановился и, показывая куда-то в сторону холма, спросил:

— Это мечеть?

Мы улыбнулись:

— Это Баня. Не слышали о нашей знаменитой Бане?

Учитель о знаменитой Бане не слышал… Нет, сейчас темно, и Баня закрыта, но показать ему, конечно, можно. Подняться, правда, надо на холм.