Никак, гадские чертяки, не давались мне в руки.
Я и то, и другое. И сам воду поставил. И сам в буфет полез по старой памяти – за заваркой. И сам налил. И все-все-все.
Оба молчат.
– Раз вы так себя показываете, товарищ Шкловский, я вас спрошу, а вы ответите. Вы ж на вопрос ответите? Это ж вы можете сделать?
– Ну.
А я себе думаю такое: “Будет тебе щас “ну”, Перчик!”
– Товарищ Шкловский, товарищ Голуб передает вам горячий привет и интересуется, или крепко стоит ваша хата. Потому что, может, вы забыли, что она получилась ваша от Ракла, который, между прочим, застрелен под революционным судом.
Я говорил и видел наступающую бледность Перчика. И видел, что из-за спины Перчика высунулся Марик. Видел, что он сложил свои вонючие губы и изготовился доплюнуть до меня.
Дальше я уже ничего больше не видел. Потому что Перец вместе с Мариком навалились на меня и начали мутузить.
Не скрою, было больно. И Шкловский, и Марик сильно старались ногами, хоть у Переца одна нога после удара сильно ослабла. Так или сяк, а ноги этих обоих доходили-таки до нужного им места. А кроме того, Марик доставал до моего лица и своими заросшими ногтями.
Сколько я мог, я терпел. Такое мое твердое правило.
Потом дрыгнулся всей силой, выпутался из них – и бегом.
Конечно, я не допускал, что они так. Наверно, надо было подпустить больше аккуратности в своем выражении. Но что произошло, то уже ж случилось. Тем более что я честно сказал слова, которые обдумывал.
Кровь с предательски поцарапанной щеки целыми каплями падала на воротник выходной рубахи. А я ж ее только постирал… Сам, Мельниченковой не доверил… Думал, приду, пускай порадуются, что у меня жизнь. Нет.
Я удерживал капли, которые ползли с щеки. Но были ж еще и другие. Например, с носа. Это уже не Марик, это сам товарищ Шкловский проявил свое старание, причем здоровой ногой.
Я шел, как наш геройский земляк товарищ Щорс по сырой земле. Шел и, что бы то ни было, думал.
И с чего это Шкловский такую волю себе взял? Он практически свои руки и ноги распустил – это ладно. Но за этими руками и ногами – что? Он же этими своими руками и ногами запротиворечил не мне лично, а через меня – Розке. И? Смелый стал, отважный, аж до Британских морей, гад…
– Ой! Хлопец! У тебя ж кровь! Стой! Стой! Тебе говорю!
Так сбоку раздался голос Доры.
Я отпустил руку и открыл все свое лицо.
И опять раздался голос Доры:
– Ой! Это ж ты! Кто тебя?
Я не скрыл правду:
– Это, Дора Соломоновна, Перец ваш родной и соседский размахался вместе с вашим таким же Мариком!
