Повернулся и пошел от Марика.
А Марик остался на месте камнем.
Ушел я, понятно, не сильно далеко. До первого угла.
Мне предстояло увидеть Шкловского и потом проследить, между прочим, скаутским образом за наступающими событиями.
Через сколько-то, но скоро, появился Шкловский. Вид чистый, в руках пусто. Шел он свободно, не оглядывался. Наверно, встретил, кого выглядывал возле базара, и в результате этой встречи освободился для жизни. Иначе б в дом, откуда уволокли, не вернулся.
В моей голове пронеслись барахольные узлы, которые я вязал, а потом разорял, и еда, которая оказалась съеденная с крупным запасом времени. И прочее кое-что тоже пронеслось – вплоть до горшков, вынесенных моими руками из-под Шкловского.
А пускай знает Перчик! Пускай почувствует мою месть за все!
Шкловский с своим сыночком Маричком вперлись в двери.
Потом я увидел в окошке свет. Не прячется Перчик, совсем даже и не прячется!
Я подкрался под самое это окно. Слышать – не слышал, но хорошо видел и различал лица с их выражениями. Главное – мне требовалось уяснить, или они расположатся. Если нет – пойдет совсем другое дело.
По всему выходило, что Шкловский собирался расположиться в доме, чужом, между прочим, опять по-хозяйски. А это значило, что страха у Перчика перед товарищем Раклом и правда не было. Может, Шкловский его возле базара и высматривал…
Наблюдал я на эту закоренелую парочку, и ни чуточки не было во мне жалости, что не я отныне шкловский сынок.
Что ж, я комсомолец, и не мне жалеть о предательском сытом куске.
Такими словами я думал и был честен перед собой и перед своей собственной совестью.
А Шкловский тем часом начал ходить по углам и растягивать по местам барахло. И уверенность моя про то, что он будет жить как ни в чем не бывало, вырастала и ширилась.
И тут я понял, что в настоящую минуту мне возле Шкловского делать нечего. И возле Доры – тем более нечего. И понял еще – перерешивать в свою пользу никогда не стыдно.
Получалось, что мне было что делать, наоборот, возле Розки, причем минуя Ракла.
И в ту минуту, между прочим, мои чувства к Розке как к женскому явлению находились в стороне.
Так я решил и настроился. Не-е-е-ет, Розалия Семеновна! Меня бабством не возьмешь!
До наробраза я бежал бегом. Боялся уже не застать Розку, потому что рабочий день близился к самому вечеру.
Внизу тетка с мокрющей тряпкой на мой вопрос ткнула локтем в дверь над лестницей.
Я эту дверь тихонечко тронул. Она открылась и нисколько не скрипнула.
