- Мы прозевали!? - нет, это вы прозевали, а не мы!?..
- Товарищи! - опять тихо и сумасшедше молвил Ожогов, - мы об идеях должны говорить!..
К полночи люди в подземельи у печки спали, эти оборванцы, нашедшие себе право жить в подземельи у печи кирпичного завода. Они спали свалившись в кучу, голова одного на коленях другого, прикрывшись своими лохмотьями. Последним заснул их председатель Иван Ожогов, - он долго лежал около жерла печи, с листком бумаги. Он лежал на животе, положив бумагу на землю. Он мусолил карандаш, он хотел написать стихи. - "Мы подняли мировую", - написал он и зачеркнул. - "Мы зажгли мировой", - написал он и зачеркнул. - "Вы, которые греете воровские руки", - написал он и зачеркнул. - "Вы - либо лакеи, иль идиоты", - написал он и зачеркнул. Слова не шли к нему. Он заснул, опустив голову на исчирканный лист бумаги. Здесь спали коммунисты призыва военного коммунизма и роспуска тысяча девятьсот двадцать первого года, люди остановившихся идей, сумасшедшие и пьяницы, люди, которые у себя в подземельи и у себя в труде по разгрузке барж, по распилке дров создали строжайшее братство, строжайший коммунизм, не имея ничего своего, ни денег, ни вещей, ни жен, - впрочем, жены ушли от них, от их мечтаний, их сумасшествия и алкоголя. - В подземельи было очень душно, очень тепло, очень нище.
Полночь следовала над городом неподвижная и черная, как история этих мест.
В полночь на лестнице в мезонин младший реставратор Степан Федорович остановил Катерину, потрогал ее плечи, крепкие, как у лошади, пощупал их пьяною рукою и сказал тихо:
- Ты, там, скажи своим... сестрам... Опять устроим. Найдите, мол,
место...
Катерина стояла покорно и покорно прошептала:
- Хорошо, скажу.
Внизу в ту минуту Яков Карпович развивал Павлу Федоровичу теории цивилизации. В гостиной на круглом столе стоял стеклянно-бронзовый фрегат, приспособленный для наливания алкоголем, чтобы путем алкоголя, разливаемого через краник из фрегата и через рюмки по человечьим горлам, - путем алкоголя путешествовать на этом фрегате по фантазиям. Этот фрегат был вещью осьмнадцатого века. Фрегат был налит коньяком. Павел Федорович сидел в безмолвии. Яков Карпович копошился вокруг Павла Федоровича, топтался голубком на ногах, через прореху поддерживая грыжу.
- Да-с, кхэ, - говорил он. - Что же по вашему движет миром, цивилизацию, науку, пароходы. Ну, что?
- Ну, что? - переспросил Павел Федорович.
- А по вашему что? - труд? знание? голод? любовь? - нет! - Цивилизацией движет - память! - Представьте себе картину, завтра утром у людей пропадет память, - инстинкты, разум остались, - а памяти - нет. Я проснулся на кровати, - и я падаю с кровати, потому-что я по памяти знаю о пространстве, а раз памяти нет, я этого не знаю. На стуле лежат штаны, мне холод-но, но я не знаю, что со штанами делать. Я не знаю, как мне ходить, на руках или на четвереньках. Я не помню вчерашнего дня, значит, я не боюсь смерти, ибо не знаю о ней. Инженер забыл всю свою высшую математику, и все трамваи и паровозы стоят. Попы не найдут дорогу в церковь, а так же ничего не помнят об Иисусе Христе. Да, кхэ!.. У меня остались инстинкты, хотя они тоже вроде памяти, но допустим, - и я не знаю, что мне есть, стул или хлеб, оставшийся на стуле с ночи, - а увидев женщину, я свою дочь приму за жену.
