Я осторожно поцеловала Димку в висок.
– А продать ее не думали?
Генри затушил в пепельнице окурок и тут же прикурил новую сигарету.
– Давно хотим. Но еще четыре года ничего нельзя сделать. Я ж от армии кошу. Мне щас паспорт светить нигде нельзя. Выписываться отсюда как буду? Прямо в паспортном столе и заберут. Так что, пока двадцать семь не стукнет, – придется тут жить. Я легонько куснула его за мочку уха.
– А ты… А ты переезжай ко мне. Насовсем. Навсегда… Он медленно повернулся ко мне..
– Зачем я тебе? Я ж никчемный алкоголик…
– Неправда.
– Сама так говоришь. И зарабатываю копейки…
– Ну и что?
– Ты меня выгонишь.
– Обязательно. Но не сейчас.
– Подумай, Ксюш. Хорошо подумай.
Я сделала шаг назад и нажала на выключатель. Генри зажмурился от резкого света, а я посмотрела на него твердым взглядом.
– Уже подумала. Завтра же переезжай. Я тебя тут не оставлю. Он посмотрел на меня, улыбнулся и снова выключил свет…
Димка скучал по дому, я видела. Не любил его, но все равно скучал. В конце концов, от одной ночи у него дома меня не убудет.
Я вытащила из шкафа новую кофточку, тщательно накрасилась, накрутила на голове немыслимые вавилоны и набрала Дим-кин номер.
– Да, моя зайчушечка? – икнули в трубке.
– Пошел ты в пень, Генри! – Я бросила трубку. «Зайчушечка»! «Зайчушечка» – это значит шесть бутылок
пива. Просто «зайка» – это еще пять. Самое худшее – стадия «моя малышка». Это уже пиво и водка, и это уже до воскресенья…
Зазвонил телефон.
– Что? – рявкнула я, одной рукой выдирая из волос шпильки.
– Малыш, ну не ругайся…
– Малыш?! – сделала стойку я. – Так, уже водка в ход пошла?
– Какая водка, Ксеня? Два пива с Сашком, екарный бабай… Я нажала на клавишу сброса звонка. Телефон мелодично
выключился. Я подошла к зеркалу, шмыгнула носом.
Екарный бабай – это хуже, это гораздо хуже «моей малышки»… Бабай – это цветы в четыре часа ночи, это крики под окнами: «Ксюша, прости мудака, я ж тебя люблю, пусти меня домой, очень в тубзик надо!», и это бессонная ночь.
Запищал домашний телефон. Не глядя на определитель, я выдернула его из розетки и полезла в аптечку за валерьянкой. Если я все рассчитала верно – действовать она начнет как раз вовремя.
Плакать было бесполезно. Меня никто не заставлял влюбляться в Генри. Сама такого выбрала.
А какого – такого ? Он запойный? Нет. Тащит вещи из дома? Нет. Приходит домой под утро в бабском халате с яйцом, продетым в нижнюю петлю, и говорит: «Отвали, я за гитарой зашел»? Нет.
