– Про то, как у тебя в магазине трусы из штанины вывалились?
– Да. То есть, нет. То есть книга не про трусы! Вот ты не романтик, Полин. Там же что главное?
– Смешно было очень.
– Да-да. Только главное что? Любовь. Любовь, Сысоева, родная ты моя… Дай куртку, жмотина, я с Славкой на свидание еду.
– Ах, вот оно что… – протянула Полинка. – Ну, тогда заходи, дам. Еще могу дать зеленый шарф, пудру с блестками и малиновую помаду. Для Славки в самый раз.
– Сысоева… – Я начала злиться. – Он в ста километрах от Москвы живет. Что ты прям какого-то колхозного панка из него делаешь?
– Фролова, у тебя что с чувством юмора стряслось, а? Релакс, детка. Заходи за курткой.
Я выдрала последние три волоска на месте правой брови, посмотрела на себя в зеркало, плюнула в отражение и двинула к Полинке.
Метро «Новослободская». Семь часов вечера. Кручусь у входа, оглядываясь по сторонам, как потерявшаяся собачонка, и нервно почесываю нарисованную прямо на лбу правую бровь.
Не вижу никого. Достаю телефон, набираю номер:
– Ну, ты где?
– У тебя за спиной.
Оборачиваюсь с такой скоростью, что волосы стегают меня по правой щеке, как пощечиной…
Что? Думали, сейчас будет сцена из «Титаника»? Щас. На этом сопли закончились.
За спиной стоит Роман Трахтенберг. Только лысый, без бороды, с сивыми волосами на руках.
Он улыбается, сияя пятью железными зубами, и говорит голосом Славы:
– Кукла моя… Ты совсем не изменилась…
Дорогая тетя, как ты исхудала… Сто десять килограммов жира, покрытые грязным, свалявшимся каракулем, – это мой Славка?!
Куда делись стальные мышцы, о которые я ломала ногти на руках и ногах, когда билась в оргазмических корчах? Где, блин, улыбка в тридцать два собственных зуба?! Где густые русые кудри? Хотя с кудрями понятно. Они теперь везде.
Сейчас, к слову, расскажу, с чем можно сравнить мои ощущения.
Была у меня подруга Ле нка. Девушка чрезвычайно красивая и настолько же темпераментная. Стрекоза из басни дедушки Крылова. Каждый день на тусовках, где много пьют и долго… любят.
И вот как-то просыпается она утром от звонка будильника. На работу идти надо – а Лена нетранспортабельна. И сушняк еще долбит.
Включает она свет, и первое, что видит – это стакан с розовой жидкостью, стоящий на столе у кровати ее младшего брата Лели-ка. Лена хватает стакан и, зажмурив глаза, начинает жадно глотать жидкость. В процессе она понимает, что это какая-то неправильная жидкость и что-то сильно напоминает, но все равно пьет. До дна. И дышит-дышит-дышит. Потом открывает глаза и наталкивается на изумленный взгляд Лелика, который сначала смотрит на сестру, открыв рот, а потом начинает истерически, до икоты, ржать. А отсмеявшись, говорит:
