На часах было семь часов вечера.
В лифте, поднимающем меня в родблок, я заревела.
Старушка-нянечка, которая меня сопровождала, торжественно пообещала не спать до полуночи и лично отвезти меня и сына в палату.
Я успокоилась.
Меня уложили на жесткую кушетку и оставили одну. Стало скучно.
Сын внутри меня молчал и ничем не намекал на то, что он хочет родиться.
Стрелки больничных часов показывали восемь вечера.
Пришли врачи. Долго читали мою карту. Щупали мой живот. Разговаривали:
– Схватки?
– Слабые.
– Воды отошли?
– Нет еще.
– Стимуляция?
– Подождем. Сама должна.
– Шейка?
– На пять сантиметров.
– А почему не рожаем?! И все посмотрели на меня.
Мне стало стыдно. Да, я приехала сюда рожать. Но я понятия не имею, почему не рожаю! И не смотрите на меня так!
Я икнула и тут почувствовала, как подо мной растекается теплая лужа. Испугалась и заорала:
– Рожаю!!!
Ко мне подошли, пощупали живот, похвалили и ушли. Через минуту пришла акушерка, поменяла мне простынь и села рядом.
– Боишься? – спрашивает, а сама улыбается. Очень смешно. Из нее вода не течет…
– Боюсь, – честно отвечаю. И тут же меня колотить начало, как в ознобе.
– Завтра бегать уж будешь. Колбасой по коридору. Улыбается.
Я рот открыла, чтоб ответить что-то, и тут дыхание перехватило: по всему позвоночнику прошла волна боли, докатилась до коленей и пошла на убыль.
Сын твердо решил родиться до полуночи.
…Через три часа я лежала на мокрой от моего холодного пота кушетке, сквозь багровую пелену боли видя только свои покусанные руки и чьи-то холодные пальцы, убирающие с моего лица прилипшие волосы, и при каждой новой схватке выгибалась дугой.
Кто-то перевернул меня на бок и сделал укол. Стало легче.
Потом я увидела трех девочек-практиканток, которые без интереса смотрели мне куда-то между ног и тихонько переговаривались:
– Порвется…
– Не-а.
– Спорим?
– Не буду.
– Голова лезет…
– Надо Елену Анатольевну позвать… Голова лезет?! Уже?! Где?!
Руки непроизвольно потянулись под живот, но тут же были перехвачены на полпути.
– Ты че? Куда ты руками лезешь? Инфекцию занесешь! Второе дыхание открылось. На выдохе быстро спрашиваю:
– Волосы какого цвета?
– Темные. Плохо видно.
– А глаза? Глаза видно? Сдавленное хихиканье:
– Угу. Еще как.
Пришла врач. Тоже посмотрела. На голову и на часы. Потом протянула мне руку.
– Вставай. Только осторожно, на голову ему не сядь. Боком, боком поднимайся… Вот так… теперь идем… Тихонечко, не упади… Теперь давай лезь на кресло… Ножки вот сюда клади… Вот эти, как будто рычаги, видишь? Хватайся за них двумя руками, подбородок прижми к груди и тужься! Давай! Ну, еще чуть-чуть!
