Знание-сила, 2007 № 08 (962) | страница 17
Фиксируя рост могущества империи (то есть изменение ситуации во времени), философы-политики меняли образ мира. Римские авторы уже отчетливо различают ближнее и далекое прошлое. В работах римских авторов времен гражданских войн и принципата Августа, по-видимому, впервые возникает некая схема движения времени: аналогия истории общества с развитием человека. В истории Рима они выделяют четыре «возраста»: младенчество, или детство; отрочество, или юность; зрелость; старость, или дряхлость.
Но путь стрелы времени надолго выпрямить не удалось: в христианских учениях и преданиях времена вновь спутываются.
Великая Книга христианского мира, устами пророков рассказывая о событиях прошлого (то есть уже состоявшихся некогда вполне реально), одновременно предсказывала будущее, в котором эти события так или иначе повторятся (то есть даже не «так или иначе», а буквально, как написано в Книге). Христос претерпевает смертные страдания, бывает распят и воскресает каждый год заново, и, причащаясь, каждый раз прихожане получают плоть и кровь Христову, как если бы эта кровь пролилась только что.
Это было еще в пророчествах Ветхого Завета. «Известно, — пишут И. Савельева и А. Полетаев, — что часть ветхозаветных Книг Пророков, в момент их написания являвшихся описанием прошлого и настоящего, представлена в виде описаний будущего». Такая «спутанность» времен предполагала определенную позицию автора, который не берет на себя роль прямого получателя Божественного откровения, а выступает как хранитель древних тайных пророческих предсказаний, потому — анонимен. Автору — прежде всего автору древнеиудейских апокрифических апокалипсисов — нужна некая наблюдательная точка вне истории, то есть в самом ее начале, куда, как отмечает Сергей Аверинцев, апокалиптик «помещает своего двойника... Глазами этого своего двойника он видит прошедшее и настоящее как будущее, одновременно притязая на то, чтобы знать будущее с той же непреложностью, с которой знают прошедшее и настоящее».
«В средневековом историзме были совмещены все три модальности времени, тем самым будущее наряду с прошедшим и настоящим превращалось в предмет веры», — писал Марк Барг. А Жан Ле Гофф отмечал, что в средние века «роль настоящего преуменьшалась в связи с тенденцией постоянно актуализировать прошлое, особенно библейское прошлое... Крестоносцы верили, что в Иерусалиме они наказывают реальных мучителей Христа».
Мистическое пространство религии устроено так до сих пор; оно имеет мало общего с пространством и временем, в котором наши современники живут обычно. Наш журнал публиковал не так давно статью А.Тарабукиной, которая писала, как воспринимают мир люди, близкие православной церкви. В числе прочего она рассказывала о 12-летней девочке, которая говорила с ней о чудесах Серафима Саровского как совершенных только что: она ощущала святого своим современником и ничего не знала о том, что святой давно умер. «Девочка не различает прошлого и настоящего, — писала исследовательница, -для нее не существует поступательного движения времени, время — лишь обозримая плоскость, и если она не стала свидетельницей какого-либо события, то потому, что находилась в другом месте, а не потому, что событие произошло за много лет до ее рождения. Разумеется, это особый случай, крайнее, но характерное для прихрамовой среды представление».
