«...Человек всегда был и остается animal symbolicum, существом, создающим и употребляющим символы. Мир символов окружает человека, наполняет и формирует его внутренний мир». Приведенные выводы А.Я. Гуревича относятся не только к историческому исследованию, в данном случае — к «вылазке в прошлое», в типографию Венсана, но в равной мере к фигуре самого Дарнтона. Наивно думать, что над описанием «кошачьей истории» склонялся нейтральный исследователь. Профессор Дарнтон пропитан символами в той же мере, что изученный им текст, составленный французскими мастеровыми XVIII века. Но это иные символы, иная культура американских университетских интеллектуалов конца ХХ века. Здесь водятся «свои кошки», и еще какие.
Есть в работе Дарнтона наблюдение, продиктованное здравым смыслом историка. Пройдет полвека, придут жаркие дни революции, и парижские подмастерья, внуки тех же типографских учеников, подберут себе новые символы — возьмут красные колпаки освобожденных античных рабов и начнут убивать столь же скоро и жестоко. не кошек, а «хозяев-буржуа». Нечто неладное содержалось в «ремесленной культуре» Франции XVIII века.
Эдуард Вирапян
Чтобы понимать другие вещи
Эмиль Фаге.
Культ некомпетентности.
М.; «Evidentis», 2005
Когда Фолкнера, завершившего «Авессалом, Авессалом!», спросили, чему научила его эта книга, он ответил: «Как тому, кто направляет судно в бурю, чьим уделом, смею думать, было слово, смотреть судьбе в глаза?»
Фаге не занимался прозой, но если допустить, что аналогичный вопрос был бы задан и ему, вероятно, слова анонимного хрониста из Малой Азии могли бы служить ответом: «Книга является носителем тайны, можно сказать все тайны в ней. Хорошая книга, как хорошая лошадь, выведет из любой беды ездока. Она, как хлеб, который всегда должен быть на столе, и как вода, в которой омывают тело».
Эмиль Фаге завершил свои дни в 1916 году в возрасте 69 лет. Автор послесловия к его книге сообщает, что создатель «Культа некомпетентности»является и создателем виртуозных этюдов по истории французской литературы XVI — XIX веков, но данная книга, оставаясь в стороне от модных европейских течений, несет в себе как минимум две тайны — тайну некомпетентности и тайну самого Фаге. Он словно доставлен из заточения, откуда его замурованная речь едва была слышна и французскому читателю. Впрочем, последнему есть, чем оправдаться, и это, пожалуй, тот случай, когда нация показала бы свою солидарность с приговором автора: мы оказались не глухи к вам, а, как следует из вашего обвинения, некомпетентны.
