Еще более важный факт: в сотне городов Европейской России две трети жилого фонда не имеет канализации, а в 200 с лишним городах ее лишена половина жилья. Это один из самых верных признаков жизни в «полугороде», ирреальной бытовой урбанизации. Даже в миллионных городах (без столиц) каждый десятый живет без нормального туалета и каждый пятый без горячего крана, если не устроил его сам. В целом каждый третий город страны — это скорее село, где преобладает частный сектор: одноэтажная Россия с огородом, скотом, птицей.
До 1960 года в Российской Федерации оставалось всего два города-миллионера. Теперь они выделяются еще резче, чем в СССР: там разрыв между ними и прочими центрами сглаживали Киев и Ташкент. Кроме того, за XX век усилился контраст между первым городом, ныне Москвой, и вторым, Санкт-Петербургом, с его, как принято говорить, «областной судьбой». Благодаря возврату столичного статуса и узловому положению в сети коммуникаций, включая авиасообщения, но вопреки сравнительной глубинности положения Москва перехватывала у града Петрова даже роль окна в Европу. Зато в России выровнялся ряд 15 —20 центров, следующих за лидерами и в известном смысле разобравших между собой столичный потенциал Санкт-Петербурга-Ленинграда.
В целом концентрация экономической деятельности в России выше концентрации населения. Все вместе сорок самых крупных городских агломераций уже в 90-е годы концентрировали около 60 процентов населения страны, 69 — 72 процента ее промышленной продукции и оборота и 78 —79 процентов спроса на предметы потребления за вычетом самых насущных. По объему последнего Московская агломерация в семь раз опережала Петербургскую, не говоря об остальных.
После дефолта 1998 года сдвиг на восток индустрии, все более ориентированной на добычу топлива и сырья, приостановился, но вообще с тех пор изменилось немногое. Экспортное производство, сместившись в срединную зону страны, вытянутую по оси Таймыр — Ямал — Урал — Волга, скрепляет западную часть России с восточной. Но структурный контраст между нею и очагами постиндустриализма, окаймляющими основной агропромышленный массив России, усилился. Даже самые крупные центры регионов, лежащих между Волгой и Байкалом, индустриальнее столичных и приграничных городов-ворот.
Общее состояние города, как и прежде, зависит у нас от его места в официальной административной иерархии: чем оно выше, тем город обычно активнее и благополучнее, невзирая на рост или убыль его населения. Куда хуже малым, захолустным, зависимым по муниципальнобюджетному подчинению и экономическим заложникам отраслей-жертв структурного кризиса. В целом одни центры модернизировались, упорно двигаясь к постиндустриальной структуре экономики и занятий, другие оставались промышленными, а третьи нищали, опускаясь вглубь времен, во власть кормилицы-земли. И не впервые в истории России.
