Например, про тюрьму. Или про армию, что одно и то же. В своё время Ауслендер от настоящей армии благополучно откосил (спасибо университету). И в тюрьмах Иван не сидел (слава Богу). Но есть ведь люди, которые прошли эти «университеты», жизненные, «мои университеты» по Горькому. И хорошие люди! Тот же Балканский – сидел. Иван подумал, что если бы раньше, в молодости, то, может быть, и он бы… конечно, было бы очень сложно, но в принципе… молодой организм – он адаптивен, и психика… А вот сейчас, в сорок лет… нет. Иван думал о том, что вот если завтра война, если завтра в поход, готов ли он, например, к мобилизации? И понимал, что больше пуль и бомб, больше необходимости убивать и опасности быть убитым в каждую минуту, больше самой войны его пугает перспектива солдатского быта. То есть вот так: спать в казарме, где десятки коек с мужиками и все мужики храпят и пахнут. Иван не мог заснуть даже в купе железнодорожного вагона, если кто-то где-то в этом вагоне слегка похрапывал! Или – в землянке. В окопе. Мыться раз в неделю. В лучшем случае. Смена белья – тоже раз в неделю. Первый взвод меняется бельём со вторым взводом, ха.
Нет. К такой войне Иван Борисович не был готов. На такие подвиги он не был согласен. Он был согласен каждый день ходить на войну и рисковать жизнью (если надо), но чтобы вечером обязательно возвращаться домой, принимать ванну, ложиться спать с женой (которая не храпит никогда, проверено), а утром спокойно опорожнять мочевой пузырь и кишечник, чистить зубы, принимать душ, надевать свежее бельё и чистую форму – и на передовую! Под пули! Запросто!
Конечно, такая война России не грозила. Вернее, если России и грозила война, то только такая, но с другой стороны. Ведь, наверное, именно так воюют операторы натовских беспилотных аппаратов.
А вот перспектива тюрьмы была вполне реальной. Была, есть и будет весьма реальной для каждого россиянина. А тюрьма – это ещё хуже. Там… нет, даже думать не хочется. Лучше война и смерть.
Но политическая деятельность, протестная, революционная предполагает для революционера, как вариант, и тюремный срок. Все революционеры сидели. Сидят. И будут сидеть. Дмитрий Балканский и его друзья, похоже, понимали и были готовы. А Иван Борисович? Он понимал, что не готов. Одно только обстоятельство, что он не сможет каждое утро принимать душ, уже повергало Ауслендера в самую беспросветную тоску. А ведь тюремный быт известен не только одним этим неудобством.
