– Ну все, пора, – Гвоздь взял поудобнее кота и вышел из барака, подставляя лицо первому снегу.
Формальности. Справка об освобождении. Деньги на проезд. Бесполезные слова напутствия командира отряда. И, наконец, визит к «куму» – начальнику оперчасти майору Гамову.
– Садись, Гвоздь, – кивком пригласил Гамов. – Как насчет чайку?
– Благодарствую. Не надо, гражданин майор.
– Правильно. Из рук «кума» ничего брать нельзя. Так?
– Может, и так.
Они сидели друг напротив друга. Люди примерно одного возраста – под сорок пять. Чем-то похожие друг на друга – оба плотного сложения, физически сильные, волевые, уверенные в себе и своей правоте. Привыкшие, как боксеры, всю жизнь драться на ринге. Опер и вор в законе не питали друг к другу добрых чувств, но ценили один другого как опасных и умных противников. Оба жили своими идеями, своей правдой, и у обоих в последнее время эти идеи и правда сильно потускнели, обветшали на ветрах неспокойных времен. Оба считали, что честны перед собой и другими. К рукам Гамова не прилипла за всю жизнь ни одна неправедная копейка. Но и Гвоздь не запятнал себя тем, что поступался воровскими законами в угоду администрации, выторговывая себе какие-то блага.
– Значит, на свободу, – Гамов сложил руки на груди и внимательно разглядывал вора в законе.
– Добавь: с чистой совестью.
– Не добавлю. А не боишься на свободу? Девять лет тут. Прижился. В авторитете. А там…
– Я же не Хилый. Выдюжим.
В прошлом году старого вора Хилого целые сутки искали по всем уголкам, чтобы выдворить на волю. Он умолял оставить его здесь, поскольку не знал, что с ней делать, с враждебной ему волей. Он боялся ее. И она оправдала его самые худшие ожидания. Там было слишком больно, суетно, серо. Через два месяца он прибыл снова. Пробыв на воле неделю, демонстративно, чуть ли не на глазах у всех, залез в сумку в троллейбусе и получил новый срок.
– Девять лет, – задумчиво повторил майор. – От звонка до звонка.
– До часа.
– А как иначе? Законнику грех у властей снисхождения просить. Три правила: не бойся, не верь, не проси.
– Точно так.
– Как дальше жить будешь, Гвоздь?
– Садовником устроюсь. Или воспитателем в детский сад.
– Понятно… Гвоздь, скоро полтинник грянет. Финишная ленточка уже маячит – при наших профессиях долго не живут. Пора и о душе думать. Сколько людей-то на тебе.
– Это когда было. По молодости.
– Правильно, был ты по молодости палачом. Вдумайся в это слово – палач. Приговоры сходок да правилок в исполнение приводил. Подушечкой, удавкой, финкой. Так?
