– Хорошо, если вы так хотите, – спокойно ответила она.
– Вот и отлично. Мне очень приятно, что вы можете быть такой благоразумной.
Джоанне захотелось достойно ответить на эту провокацию, коль скоро уж она, по его мнению, только может быть, но не всегда бывает благоразумной. Однако пока она подбирала достойный ответ, Гай подошел к огню и, поглядывая на нее, стал задумчиво отбивать пальцами дробь на полке камина.
– Скажите мне, – произнес он наконец, – как там Майлз? Я хочу знать, как на самом деле обстоят дела.
Этот вопрос заставил ее впервые подумать о том, что Гай на самом деле очень беспокоится о сыне. А в том, что это именно так, окончательно убеждал голос лорда, в котором звучала совершенно непривычная для Джоанны мягкость и чувствовались растерянность и уязвимость.
– К сожалению, должна сказать, что изменений практически нет. Он абсолютно покорен и ко всему безразличен. Но я не хочу, чтобы Майлз был таким. Пусть бы он лучше плакал и огрызался, делал бы хоть что-то, говорящее о том, что он испытывает реальные чувства и живет в реальном мире.
– Я надеялся, вы расскажете о каких-нибудь улучшениях.
Гай поднял на нее печальные глаза и до хруста сжал пальцы в кулаки.
– Некоторые признаки улучшения все-таки есть. Иногда мне удается пробиться через оболочку, которую он создал вокруг себя. Но изменения настолько малы, что их, видимо, не сможет заметить никто, кроме меня. Так, время от времени мне кажется, что когда я прошу его что-то сделать и отворачиваюсь, он украдкой следит за мной, и выражение его глаз свидетельствует о сопротивлении. Но так ли это на самом деле, я точно сказать не могу, поскольку поймать взгляд Майлза мне еще ни разу не удалось. Как только я поворачиваюсь, он сразу опускает голову.
– Понимаю, – кивнул Гай. – Но и это пусть маленький, но все-таки знак надежды. Если, конечно, вы правы. И я буду молить Бога, чтобы все было именно так.
– Милорд… Гай, я хотела сказать, – поправилась Джоанна, испытывая неловкость из-за непривычно фамильярного обращения, – могу я поинтересоваться, почему вы до сегодняшнего дня не спрашивали, есть ли у вашего сына какой-то прогресс? Я вижу, что вы волнуетесь о нем, но практически всегда надеваете маску безразличия. Почему вы каждый день подходите к двери детской, но никогда не заходите и не пытаетесь поговорить с ним?
Гай, тяжело вздохнув, сел на диван.
– Я не разговариваю с Майлзом, потому что не хочу еще сильнее расстраивать его. Я чувствую, что сам в значительной степени виноват в проблемах сына, и не хочу принуждать его к общению со мной. В последний раз, когда я пытался поговорить с ним, он дал ясно понять, что не хочет иметь со мной никаких дел. И в этом виноват не он, а я.
