В тот вечер меня ошеломило, насколько мог сдать человек всего за каких-то полгода. Седина атаковала буйную шевелюру, глаза, светящиеся некогда лихорадочным, но все же озорным огнем, потускнели, налились водянистой мутью, а похудевшее, осунувшееся лицо приобрело страшный восковой оттенок. «Он не жилец», – промелькнуло в моей голове. От этой мысли я содрогнулась.
– Здравствуй, здравствуй, мотылек. – Присев рядом, Аркадий судорожно сжал мои пальцы в своих влажных холодных ладонях. Невыносимо захотелось отдернуть задрожавшие руки, но я не решилась. О редкой форме злокачественной глиомы все знали уже давно. Лишь он сам отказывался в это верить – верить и лечиться.
Непроизвольная судорога пробежала по измученному телу. На мгновение – затравленный взгляд.
«Точно не жилец», – накрыло меня лавиной.
– Пишешь, скажи, пишешь? – прошептал он, как заклинание, заглядывая мне в глаза.
«Что же ты хочешь там отыскать, милый мой непоседа?»
Комок подступил к горлу. Почему талант всегда обречен на самоистязание?
– Пытаюсь. Но получается нелепо и бессмысленно.
– А кто сказал, что в книгах обязательно должен присутствовать смысл? Большинство гениальных книг кажутся бессмысленными. По крайней мере, согласно общественному мнению. Взять хотя бы «Смерть в Кредит» или «Виллу Амалия» Кеньяра. О чем эти книги? О череде повторяющихся мало чем примечательных событий, о людях, часто ошибающихся, о жизни, аморальной и бессмысленной. Что тут поделать… – Он ушел в себя.
Я сжалась от пронзительного осознания неминуемой потери.
Стараясь не нарушить великий переход Аркадия через тонкую гряду материального и нематериального пространства, я незаметно высвободилась, осторожно встала с дивана. Два шага, и вот он – спасительный балкон. Разрыдаться бы, да только жалость к себе не поможет другому.
Выглянула Сиси с пачкой сигарет в руке.
– Будешь? – Протянула мне.
– Нет, больше не курю.
– Все в порядке?
– Со мной да, а вот Аркадий… – Я осеклась, не в силах озвучить свои мысли.
– С Аркадием все плохо. Уже появились эпилептические припадки. Как бы ни хотелось, чуду не произойти, – сокрушенно вздохнула Элизабет. – Ладно, не буду мешать. Побудь одна, порой это необходимо.
– Сиси, – окликнула я уже скрывшуюся за портьерами подругу.
– Что? – отозвалась та, приоткрыв штору.
– Спасибо.
Бет печально кивнула и снова исчезла.
Чуду не произойти… Бог ты мой! О каком чуде мы грезим, «временно живущие», справляющие панихиды по чуть раньше умершим?! Бессмертие – единственное чудо, которое никому из нас не заполучить. Все остальное – лишь отсрочка, что может быть забрана в любой миг. Но ныне здравствующим всегда кажется, будто их будущее – долгоиграющая пластинка, и в сострадание к смертельно больному подмешено тайное высокомерное облегчение.
