– И в этом пространственно-временном промежутке люди фактически перестают существовать – они покорно позволяют либо низвергнуть себя во чрево земли, либо изрыгнуть себя оттуда прочь. Что ты об этом думаешь?
– Что подобные идеи проскальзывали у Кортасара в «Преследователе» и даже на обложке «Abbey Road». Так что, боюсь, ты не оригинальна, – съехидничал Джу.
Поднявшись, он подошел к балкону.
Щелчок задвижки, и вихрь уличного шума залетел в комнату, а вместе с ним – огромная муха.
– Покурю, не против?
Я промолчала. Он вытащил из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой Zippo.
– Ладно, не дуйся, я ж не обиды ради, – сказал Джу, затягиваясь, и, выпустив клуб дыма, добавил, глядя прямо на меня: – Помнишь: «Мир намного шире, чем все мысли о нем».
Еле уловимое менторское высокомерие засквозило в его словах, словно ветерок из приоткрытой форточки.
Я криво ухмыльнулась:
– Спасибо, что напомнил.
Наклонившись, Джудит медленно опустил окурок в банку с водой на полу. Сигарета с тихим шипением опустилась на дно, словно субмарина с пробитым бортом.
– Это раствор для азалий, а не пепельница.
– Извини.
Джу потянулся. Небрежный жест руки, нырнувшей под майку, оголившийся живот из-под сползших на бедра джинсов, слегка задрожавшие ресницы, легкая ироничная улыбка на губах. Гаденыш, опять за свое!
И вдруг:
– Прочитав пару мудреных книг, не всегда становишься умнее. Мне кажется, лучше вообще не говорить на темы, в которых абсолютно не разбираешься.
Кровь отхлынула от моего лица.
– А ты, конечно, разбираешься во всем, особенно в деньгах, побрякушках и мужских задницах!
Кто бы мог предположить, что день, начавшийся так мило, подложит огромную свинью.
– Не помнишь, кто сказал: «Выходя из себя, не хлопай словами»?
Джудит апатично зевнул и, не дожидаясь ответа, вышел из комнаты, оставив настежь открытой дверь. В ярости я приложила ее о косяк с такой силой, что под обоями зашуршала осыпающаяся штукатурка.
– Не на вокзале! – рявкнула ему вслед, а после принялась мерить комнату нервными шагами, мысленно разрывая в клочья невидимого врага.
Обиды порой сильнее чувства меры. Как ни старайся с холодным рассудком относиться к любым каверзам судьбы, как ни убеждай себя, что миром правит великая магия сентиментальной, переливчатой доброты, всплывающее в памяти ироничное лицо нет-нет да и доконает.
«Выходя из себя, не хлопай словами». Ну вот почему за ним всегда последнее слово?! Ничего-ничего, настанет мой час, сволочь бесчувственная! За все отыграюсь!
