– Что вы думаете о недавних событиях? – интересуется Самнер. – И что сказал бы ваш мастер Сведенборг о таком злодействе?
Отто напускает на себя торжественный и даже напыщенный вид. Прежде чем ответить, он поглаживает свою окладистую черную бороду и несколько раз кивает головой.
– Он бы сказал нам, что величайшее зло есть отсутствие добра и что грех – своего рода забывчивость. Мы отрекаемся от Господа, потому что он позволяет нам это. В этом и заключается суть нашей свободы, но одновременно она же является и наказанием.
– И вы верите ему?
– А во что еще я должен верить?
Самнер пожимает плечами.
– В то, что грех – это злопамятство, – предлагает он. – Что добро – это отсутствие зла.
– Некоторые верят и в это, разумеется, но, будь оно правдой, мир погряз бы в хаосе, а между тем этого не случилось. Оглянитесь вокруг, Самнер, и вы увидите растерянность и глупость. Мы не понимаем самих себя, мы тщеславны и очень глупы. Мы разводим огромный костер, чтобы согреться, а потом жалуемся, что пламя слишком жаркое и яростное и что дым слепит нас.
– Но зачем же убивать ребенка? – спрашивает Самнер. – Какой в этом смысл?
– Самые главные вопросы – те, на которые мы не можем надеяться ответить словами. Потому что слова похожи на игрушки: некоторое время они забавляют нас и учат, но, когда мы становимся взрослыми, от них нужно отказываться.
Но Самнер качает головой.
– Слова – это все, что у нас есть, – говорит он. – Если мы откажемся от них, то вообще перестанем чем-либо отличаться от диких зверей.
Заблуждения судового врача вызывают у Отто ласковую улыбку.
– В таком случае вам следует самому доискиваться нужных объяснений, – говорит он. – Если, конечно, вы действительно так думаете.
Самнер наклоняется и смотрит на осиротевшего медвежонка. Свернувшись клубочком у дальней стенки бочки, он часто дышит и лижет лужу собственной мочи.
– Я бы предпочел вообще не думать, – говорит он. – Уверен, это было бы куда приятнее и проще. Увы, у меня ничего не получается. Я не могу запретить себе думать.
Вскоре после похорон Кэвендиш напрашивается на приватный разговор с Браунли в его каюте.
– Я тут поспрашивал кое-кого, – начинает он. – Пришлось изрядно надавить на этих ублюдков, зато мне удалось узнать имя.
– Какое еще имя?
– Мак-Кендрик.
– Самюэль Мак-Кендрик, плотник?
– Он самый. Мне сказали, что на берегу его видели в публичных домах, где он нежничал с педиками. А в прошлый китобойный сезон, когда он ходил на «Джоне Гонте», все знали, что он делил койку со шлюпочным рулевым по имени Несбит.
