– Его содомировали[49], – отвечает Браунли.
Кэвендиш вопросительно приподнимает брови, но в остальном остается совершенно невозмутимым. Выражение же лица Джозефа Ханны не меняется вовсе. Его и так запавшие глаза, кажется, провалились еще глубже, и он дышит часто и шумно.
– Как это случилось, Джозеф? – спрашивает его Браунли. – Кто в этом повинен?
Джозеф облизывает нижнюю губу, отчего та выглядит влажной, розовой и вызывающе чувственной по сравнению с похоронной серостью его щек и темными, беспомощными провалами глаз. Но он по-прежнему хранит упорное молчание.
– Кто в этом повинен? – вновь обращается к нему с вопросом Браунли.
– Это получилось нечаянно, – наконец шепчет в ответ Джозеф.
При этих его словах Кэвендиш расплывается в довольной улыбке.
– В носовом кубрике ужасно темно, мистер Браунли, – сообщает он. – Разве не может быть такого, что однажды вечером парень просто поскользнулся и неудачно приземлился на собственную задницу?
Браунли переводит взгляд на Самнера.
– Вы, должно быть, шутите, – говорит в ответ судовой врач.
Кэвендиш пожимает плечами.
– Там, собственно, все заставлено так, что повернуться негде. Буквально шагу нельзя ступить, чтобы не наткнуться на что-либо. Так что несчастный случай вполне мог иметь место.
– Это не было несчастным случаем, – настаивает Самнер. – Сама мысль об этом нелепа и смехотворна. Такие разрывы и ссадины, что я видел, можно получить одним-единственным способом.
– Ты упал сам, Джозеф, – продолжает допрос Браунли, – или же кто-то намеренно причинил тебе вред?
– Я упал, – отвечает Джозеф.
– Это не могло быть несчастным случаем, – вновь повторяет Самнер. – Это решительно невозможно.
– В таком случае очень странно, что парнишка настаивает на своем, – резонно возражает Кэвендиш.
– Потому что он напуган.
Браунли отталкивается от стола, несколько мгновений разглядывает обоих мужчин, после чего переводит взгляд на юнгу.
– Кого ты боишься, Джозеф? – спрашивает он.
Невероятная глупость этого вопроса повергает Самнера в шок.
– Мальчик боится всех, – заявляет он. – Да и как ему не бояться?
При этих его словах Браунли вздыхает, качает головой и опускает взгляд на прямоугольник полированного орехового дерева, заключенный между его покоящимися на крышке стола руками.
– Я очень терпеливый человек, – говорит он. – Но и у моего терпения есть предел. Если с тобой обошлись дурно, Джозеф, то человек, который сделал это, будет наказан за свой проступок. Но для этого ты должен рассказать мне всю правду. Ты понимаешь меня?
