– Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду, – говорит Корбин. – Разумеется, я рад тому, что вы остались живы, но ваше нынешнее положение отнюдь не назовешь безоблачным. Против вас, скорее всего, будут выдвинуты обвинения.
– Обвинения? – Самнер в растерянности спрашивает себя, уж не является ли происходящее частью какого-то грандиозного плана, который Корбин составил в его отсутствие. Некоей стратегии, которая должна принести им обоим взаимную выгоду.
– Обстоятельства не оставили мне выбора, – продолжает Корбин. – Наступление перешло в критическую стадию. И лишиться в такой момент сразу трех хирургов… – Он выразительно приподнимает брови и лениво выпускает в темноту столб серо-коричневого дыма.
Самнеру вдруг становится нечем дышать, и ему кажется, что земля уходит у него из-под ног.
– Если против меня будут выдвинуты обвинения, – говорит он, – то, полагаю, я смогу рассчитывать на вашу помощь, мистер Корбин.
Корбин хмурится и решительно качает головой.
– Едва ли я смогу чем-либо вам помочь, – небрежно отзывается он. – Суть дела ни у кого не вызывает сомнений.
– Я имею в виду ваш рапорт о вчерашнем дне, – уточняет Самнер. – Подробности того, что произошло. О мальчике и всем прочем.
Корбин опускает масляную лампу на приставной столик и принимается расхаживать взад и вперед в ногах кровати. Прежде чем ответить, он подходит к открытому окну и ненадолго задерживается подле него, словно высматривая гостя, который опаздывает к ужину.
– Вряд ли генерал станет утруждать себя ничего не значащими подробностями, – говорит наконец Корбин. – В то время когда вы были нужны здесь, вы предпочли отправиться на поиски сокровищ. Три человека погибли, а вы были тяжело ранены. Во время вашего отсутствия ваши раненые товарищи, среди которых были и офицеры, оставались без надлежащего лечения и ухода, причем зачастую страдали от сильной боли. Боюсь, это все, что ему нужно знать. Или все, что он захочет узнать.
– А вы, следовательно, рассчитываете, что я стану держать язык за зубами? И молча приму назначенное мне наказание? Но ведь меня, скорее всего, уволят.
– Я бы советовал вам не усугублять собственное и без того плачевное положение, только и всего. Впутав мое имя в эту историю, вы ничего не добьетесь, уверяю вас.
Воцаряется долгое молчание. Оба мужчины смотрят друг другу в глаза. Корбин сохраняет непреклонность и в то же время излучает спокойствие и уверенность в себе. Под флером воинской чопорности скрывается колоссальная и пренебрежительная самоуверенность, рожденная богатством и положением, ощущением того, что мир мягок и пластичен и что его можно приспособить к собственным желаниям.
