– Елен-Санна, может быть, составите мне компанию? Я мог бы отвезти вас в торговый центр, у нас здесь есть очень хороший.
– Да, пожалуй, мне и впрямь не мешало бы пройтись по магазинам, – мать бросила хитрый взгляд на наши с Андреем замершие друг напротив друга фигуры.
Галантно пропустив даму вперед, Михаил закрыл за собой дверь, и мы остались с Андреем вдвоем.
21
До этой минуты память отчетливо хранит каждое событие, каждую фразу того дня. Но с мгновения, как мы остались наедине, все как будто в тумане, как будто не со мной. Как ни стараюсь, я не могу вспомнить себя в роли участника той сцены. Лишь как стороннего наблюдателя, собственного Альтер-эго, безучастно созерцающего, как худая, плоскогрудая девица с растрепавшимися черными волосами, одетая в домашнее платье и тапочки, сидит на полу, на ковре в чужой гостиной, а перед ней в зеркальной позе сидит молодой человек. Он все еще бледен, но уже не от гнева, а от волнения встречи. Его черты все так же по-мальчишески беззащитны, глаза, не мигая, по-щенячьи вглядываются в ее лицо в поисках надежды. Он просит за что-то его простить, она пытается что-то объяснить, но он не слушает. Он несет какой-то вздор о том, что все понимает, но что будет за нее бороться и никогда не отпустит. Она бормочет бессвязные фразы, что лучше не быть вместе, что она устала и хочет другой жизни, но он закрывает ей рот поцелуями, не давая говорить.
– Все будет по-другому, вот увидишь, теперь все будет по-другому… – шепчет он девушке на ухо, пробегая губами по изгибу ее шеи, и она бессильно закатывает глаза, поддаваясь охватившему ее желанию.
А потом они предаются любви – судорожно, неуклюже, как-то по-звериному, и сквозь учащенное дыхание страсти до нее долетают его слова:
– Я не могу без тебя! Я. Не могу. Без тебя. Жить!
– Я думал, что навсегда тебя потерял, – произнес он, когда все закончилось и мы, обессиленные, лежали на ковре.
– От тебя, пожалуй, убежишь, – с улыбкой проговорил я, борясь с дыханием.
– Да, ты от меня так просто не отделаешься. Я везде тебя найду, – ответил он также не вполне отдышавшись, и, приподнявшись на локте, заглянул в мое запрокинутое лицо.
Я не захотел отвечать на его взгляд и закрыл глаза. Мы оба понимали, что за шутливым тоном прячется горькая правда. Я бежал, а он устремлялся в погоню, не давая мне уйти и подавляя напором своего чувства. В этом была суть наших отношений. Еще до моего побега «из Петербурга в Москву» он не мог не чувствовать мое внутреннее сопротивление, но желание обладать было сильнее голоса разума.
